Разруха - Владимир Зарев Страница 11

Заплакал, как ребенок, как сильно пьяный человек…

* * *

Когда, наконец, они отпали друг от друга, и объятия их заполнились воздухом, удивленные, что ничего с ними не случилось, что им не стало плохо, и что странность их взаимности по-прежнему владела ими, цыганка уже исчезла в загазованном полумраке окружного шоссе.

— Зачем ты ее ударил? — спросила Магдалина.

— Я себя ударил, — ответил он.

— Да нет, ты меня ударил… прямо по глазам, прямо в душу, — отчужденно проронила Магдалина.

— Я ударил нас обоих, — ответил он.

Он помог ей одеть себя, доверился ее опытным рукам, затем подтянул собравшиеся у ее колен чулки, закрепил их подвязками, и Магдалина стала похожа на бабочку, красно-черную, ранимую и порочную. И на него снова нахлынуло желание.

— Твоя вторая кожа… — заметил он, когда она совсем оделась.

— Сколько ты ей дал?

— Сто долларов.

— Это нечестно, — заметила Магдалина, — тем пластмассовым куклам в «Шератоне» ты платишь по пятьсот, и без мордобоя. Эта, по крайней мере, накормит своих цыганят.

— Я с проститутками дела не имею, — ответил он.

— Врешь, — и замолчала. Потому что он и в самом деле врал. Она села к нему на переднее сидение, достала из сумочки шелковый носовой платок и вытерла кассетник, кондиционер и все, что он забрызгал своей жестокостью.

— Это твое, — виновато сказала Магдалина и выбросила платок в окно, — но не наше.

Теперь он вел машину безрассудно, даже азартно, чувствуя силу и покорность мощного мотора, обгоняя всех перед собой — торопился, будто в разгоняемой светом фар темноте его ждало что-то судьбоносное; мчался, сломя голову, не зная, куда и для чего.

— Ты везешь меня ко мне домой? — спросила Магдалина.

— Нет, — ответил он резко, в уверенности, что теперь просто не смог бы делить ее ни с кем: ни с ее квартирой в панельной многоэтажке в забытом богом квартале «Обеля», с балкона которой открывался вид на местную помойку, ни с Корявым.

— В таком случае, — сказала она — даже не…

— Что — «не»? — уточнил он.

— Даже не думай…

— Что именно? — дразнил он ее.

— Что можешь сегодня привезти меня к себе. Как бы это сказать… Я просто умру, если мне придется сегодня спать с Корявым, но все равно, к тебе я не поеду…

Боян промолчал.

— Твои дети, наверное, спят. Неужели ты меня не понимаешь?

Он снова ничего не ответил.

— Ведь Корявый поехал к тебе, в Бояну…

— Ты что, не видишь, мы едем в другую сторону — он резко протрезвел, казалось, виски улетучился из его крови.

— Тогда остановись. Я выйду…

Он обогнал одну машину, обошел вторую, встречные в ужасе сигналили ему фарами, и тут его осенила спасительная мысль. Он включил правый поворотник и съехал в канавку. Это была его, внутренняя катастрофа. Боян смахнул пот, слепящий глаза.

— Мы едем в Созополь, — сказал он. В тишине умолкшего сознания сунул руку в карман, достал и зажег сигару. — Нам больше некуда…

— Господи! — выдохнула она, не скрывая радости. И снова коснулась его затылка с той же душераздирающей нежностью, как тогда, на окружном шоссе, когда он чуть не задушил своим извержением цыганку.

— Но ведь завтра пятница, у тебя намечена встреча с министром юстиции… и еще семь важных переговоров.

— А за что я тебе плачу? — поинтересовался Боян. — Давай, шевели мозгами.

Она деловито выхватила из сумочки свой мобильник и за полчаса, в еле уловимом шуме мотора БМВ, напоминавшем звук рвущейся простыни, сухо и любезно, ледяным голосом высокооплачиваемой секретарши, извинившись, перенесла все его встречи, распределив их во времени так, словно им не суждено было вернуться из Созополя.

— Господин Тилев будет отсутствовать только в пятницу, субботу и воскресенье…

— …а также в понедельник, вторник, среду и всегда… — подсказал ей он.

— Да, только в пятницу, субботу и воскресенье. Четверг у него довольно загружен, но он сможет принять вас в семнадцать тридцать. Нет, он не заболел.

— Скажи этому дуралею, что я счастлив.

— Разумеется, я передам ему ваш поклон, он тоже желает вам всего наилучшего.

Батарейка ее мобильника села, она осторожно вытянула из кармана его пиджака его телефон. Наконец, покончив с делами, они погрузились в летнюю тишину, с шипением ложившуюся под колеса БМВ.

Им было достаточно просто находиться рядом друг с другом и молчать, за час они добрались по автомагистрали до Пловдива, оставили его позади, влились в узкое шоссе, и здесь их догнал стрекот сверчков, встречное движение в этот поздний час поредело, и они остались в блаженном одиночестве.

— Хочешь музыку? — он потянулся к кнопке кассетника.

— Хочу, чтобы ты позвонил жене.

— Это ни к чему… она привыкла. А вот Корявый… — Магдалина закрыла глаза ладонями, как дети в минуту страха.

— Есть один рассказ… кажется, Дюрренматт написал, — она покачивалась в такт словам, будто пытаясь их овеществить, — главный герой, швейцарец, едет в поезде, поезд влетает в туннель, и в самом деле очень длинный туннель, но поезд все летит через него, время растягивается до предела, а поезд по-прежнему едет в туннеле. Туннель не кончается, время замерло, и в какой-то момент человек понимает, что, скорее всего, выхода из него не будет, что пассажиры этого поезда замкнуты в своем движении… Жизнь ли это?.. Надежда ли?.. Они не голодны, их не мучит жажда, с ними не случается ничего плохого, просто, попав в этот туннель, они не могут из него выбраться.

— Ты хочешь сказать, что Созополь…

— Я никогда не бывала в Созополе, — испуганно прервала его она.

— И боишься, что…

— Ох, не забыла ли свекровь дать Пеппи лекарство?..

До самого Бургаса воцарилось гипнотическое молчание. Он давно не сидел сам за рулем и почувствовал усталость, их поглотила темная тишина. Урчание мотора разбивало ее в брызги, расшвыривая в стороны, в безлюдность шоссе и его души, а потом, где-то на холме после Ветрена, его коснулось загадочное дыхание моря, чего-то живого и бесконечного.

— Я не боюсь, — неожиданно нарушила тишину Магдалина. — Что бы ни случилось, это останется со мной и с тобой. С нами.

Они остановились в Бургасе уже за полночь. Город не спал, он бурлил, как шампанское, развлекался, иностранцы бродили из кабака в кабак, жители Бургаса срослись с летом — и они с Магдалиной тоже подчинились празднику этого города, словно попав на карнавал, где каждый надел маску самого себя.

В центре они нашли открытый магазин и накупили купальников и плавок, два пляжных сарафана для нее, брюки и самые простые футболки для него, полотенца с изображением борцов-кетчистов Ледяного и Скалы, мыло, дезодоранты, вьетнамки, попкорн и вчерашние газеты. Магдалине понравился грустный клоун в витрине, и он ей его купил. Они пили кофе, ели пиццу (ведь в «Драгалевцах» он не ужинал, а только ожесточенно лакал виски). И что самое невероятное, Боян, не присаживаясь, клюкнул сто грамм виски «Балантайнс» — в грязной, воняющей жареной килькой рыгаловке, где о Chivas Regal слыхом не слыхивали. «Мы боимся Созополя или просто откладываем встречу с ним?»