Арабская сага - Таня Валько Страница 11

Наконец мать с бабушкой и дедушкой отвезли больного мальчика в больницу в Богоре. У трехлетнего ребенка был такой сильный организм, что для счастливого выздоровления ему достаточно было хорошего питания и регулярного приема витаминов. Болезненные проявления – признаки брюшного тифа – отступили, но симптомы основного заболевания Карима, которые мучили мальчика, усилились. Острый полиомиелит уничтожал его нервную систему и деформировал ногу. Так как у врачей не было ни знаний, ни средств для более серьезной терапии, они выписали мальчика домой, желая избавиться от проблем. Они рассказали Мейле, как облегчить состояние и подкрепить малыша (высококалорийная пища и богатая витаминами диета), но этого она, бедная женщина, не могла ему дать. Мать была в отчаянии, понимая, что может потерять любимого сыночка, единственную радость жизни.

Семейный совет постановил, что последней надеждой на спасение Карима является его биологический отец, саудовец Фейсал аль-Наджди. Он один в состоянии помочь им финансово. К удивлению всех, Фейсал неожиданно приехал в Тугу и забрал ни о чем не подозревающего мальчика к себе. И тогда детство для Карима закончилось, он потерял дом и близких. С этого момента к нему стали относиться как к животному, даже еще хуже – его возненавидели.

«Именно так он ко мне и относился, всегда смотрел на меня сверху, с высокомерием ясновельможного господина, всегда меня презирал, а когда его отношение ко мне изменилось, было уже слишком поздно, – спустя более тридцати лет думает Карим. – А может, я и вправду был тогда маленьким диким зверьком?» Он с трудом вспоминает подробности – перед его глазами встают только обрывочные образы.

– Что ты делаешь?! – орал Фейсал с бешенством в глазах. – Что ты, примитивный, вытворяешь?!

Он хлестал Карима по чему попало своей неизменной кожаной плеткой мутаввы. ^[24] Когда они остановились в отеле «Букит Индах» в горах Маоке, малыш пережил шок. Он еще никогда не был в таком красивом, замечательном месте. Мальчик не знал благ цивилизации: до сих пор он жил в деревянном домике с туалетом в виде дыры в земле или на свежем воздухе под кустом, а мылся в общей бане у глубокого колодца. Электричество было только в доме бупати, ^[25] в мечети и в домах богачей, а он с мамой жил в убогом домике на краю деревни и, кроме циновки, пары стульев и грубых икатов, ^[26] чтобы укрыться зимой, у них ничего не было. Да и, в конце концов, что им еще было нужно? От рассвета до заката они сидели у варунга, а если возвращались, то только затем, чтобы переночевать. Поэтому первая ночь в современном отеле была для мальчика страшной. До сегодняшнего дня он помнит, что положил кучку на терразит в ванной, а спал на холодном голом полу в конце спальни, завернувшись лишь в шерстяной плед, который ему дала мать. Он боялся даже приблизиться к ложу с балдахином, которое посчитал большим изысканным газебо для особо важных гостей. Он дрожал из-за того, что может запачкать его или помять постель. Он был растерян и расстроен, каждую ночь засыпал в слезах.

– Ты животное! Ты омерзительная грязная свинья! – Отец наделял его только такими эпитетами, а в наказание хлестал многократно в течение дня.

– Не войду туда! Нет! – взвыл Карим, когда впервые был посажен в ванну и из крана потекла теплая вода. Он размахивал руками, стараясь отогнать от себя губку с пеной, из-за чего мыло попадало ему в глаза и рот. Его рвало.

Нанятый Фейсалом слуга не мог справиться с ребенком.

– Прошу тебя, успокойся! Ты снова будешь бит. У тебя что, мерзавец, нет инстинкта самосохранения? – удивлялся он, дрожа и о своей собственной шкуре.

– Я не сяду на это! Что это? Я не хочу! – не хотел садиться на унитаз Карим, боясь, что утонет. Слыша звук спускаемой воды, он падал на пол и извивался как уж.

Когда подавали завтрак, он по обыкновению тянулся за едой пальцами, не зная, для чего служит ложка, не говоря уже о вилке или ноже. Стеклянный сервиз приводил его в ужас, он боялся к нему притронуться. До этого он ел с бананового листа, серой бумаги или газеты. Поэтому он хватал пищу и забивался в угол, кроша на пол и вытирая жирные пальцы об обивку мебели. Фейсал только таращил на мальчика глаза, но часто не выдерживал и, придя в бешенство, наказывал. Казалось, он нечаянно бил его по голове или лицу, да так сильно, что малыш давился едой и кашлял так долго, что его рвало. Иногда от страха он писался. Так отец «дрессировал» сына в ожидании оформления его паспорта, и это не столько «развивало» малыша, сколько послужило развитию невроза.

– Это невообразимо! – злился Фейсал и орал на ребенка по-арабски – тот ничего не понимал. – Я не знаю! Чтобы в двадцатом веке так себя вести?! Словно он жил в пещере, среди зверей. Что за примитивный народ! Зачем мне это было нужно? Что за глупые сантименты!

Но на самом деле речь шла не о сантиментах. Гордый и самоуверенный мужчина врал. Причина его приезда была более прозаичной. До сих пор у Фейсала с его саудовской женой не было сына, наследника, поэтому он и решился пригреть своего байстрюка и даже дать ему свою фамилию. Он, конечно, не ожидал ничего подобного, но дороги назад не было – это был результат принятого им решения.

Карим же с первой минуты почувствовал к Фейсалу невыразимую неприязнь. И если в детстве он только боялся отца и не любил, то со временем это чувство развилось и переродилось в настоящую ненависть.

* * *

Фейсал не решился сразу привести индонезийского сына в свой дом, а устроил ему долгосрочное пребывание в больнице медико-санитарной службы Национальной гвардии в Эр-Рияде. Карим говорил только на бахасе, ^[27] диалекте горцев Тугу, поэтому ему было очень сложно. Роль переводчицы и няньки отец отвел индонезийке, которая работала в больнице санитаркой и уборщицей. Она немного знала английский и арабский. Благодаря ей врачи иногда контактировали с ужасным маленьким пациентом. Сусу стала переводчицей Карима, который по-прежнему вел себя как дикий зверек и ни за что не хотел пользоваться благами цивилизации. Может быть, это был его бунт против разлуки с матерью и родными. Его поведение усложняло жизнь не только ему, но и всем вокруг. Через некоторое время Сусу настолько преодолела недоверчивость малыша, что они стали неразлучны. На людях они старались вести себя как можно приличнее, ведь Карим был сыном шефа нравственно-религиозной полиции, а значит, очень важного человека, на которого женщина работала. Но как только у них появлялась возможность, они прятались от всех в кладовках с моющими средствами. Сидя там на полу, они рассказывали друг другу об Азии и руками ели наси-горенг ^[28] или мие-горенг, ^[29] приготовленные дома индонезийкой и поданные на газете. Как это в жизни Карима уже бывало, идиллия не могла длиться вечно. Малыш не хотел есть здоровую, питательную пищу, не употреблял свежих овощей и соков, стал пропускать занятия по реабилитации, его никогда нельзя было найти, что возбуждало все большие подозрения у служащих больницы. В конце концов Карима и Сусу застукали в их каморке. Сусу тут же депортировали в Джакарту, а для Карима начался болезненный период постепенного выздоровления, лечения и обучения в религиозной школе для мальчиков при больнице. Такая терапия подействовала благотворно. Уже через пару месяцев мальчик бегло говорил по-арабски, используя треть арабских слов, общих с индонезийскими. С иностранцами он все более успешно общался на английском. Малыш сразу заметил, что врачи-иностранцы более отзывчивы, терпеливы и при лечении причиняли ему меньше боли. Саудовцы же – жестокие и некомпетентные люди, которые нехватку умений возмещали врожденной надменностью. Они напоминали ему ненавистного отца, за небольшим исключением: они не били маленького пациента. Возможно, только потому, что им это не было разрешено.