Мамочка из 21-го бокса - Мария Хаустова Страница 11

Сегодня все шло по-другому. И снег за окном падал прекрасней. И Варя улыбалась теплее! И медсестры были доброжелательней и дружелюбней! Сегодня был мой день! День мамочки из 21-го бокса! Мамочки, которая не спала ночами, следя за покоем своего ребенка. День женщины, которая не отходила от своего чада, меняя капельницы и пеленки. Женщины, которая сцеживала свое молоко по часам и минутам, и выкармливала малыша! Варя шла на поправку – это была моя победа! Болезнь отступала!

Моя девочка стала сосать соску, как все обычные дети. Теперь я дышала спокойнее. Моя осанка стала тверже. Шаг ровнее. И все-то у меня спорилось да ладилось. Я переодела Варю, накормила ее, уложила спать, и пошла на обед. В столовую.

Маринка, Танька, Ольга и остальные – все уже были там. Осталось только два свободных места. Я заняла одно из них. Сижу, ем. В светлое помещение вошла девушка в светло-голубом спортивном костюме. Я видела ее уже не в первый раз. Она все время ходила поникшая и печальная. Мне всегда хотелось узнать, что с ней, но как-то не получалось завести разговора. Она сидела напротив меня. Долго водила ложкой в супе и не ела. Я спросила: «Что с тобой?»

– Наверно, что и со всеми здесь. У меня болеет ребёнок, – не поднимая голову, ответила она.

– Ничего! Поправится! – ждала я, когда она на меня посмотрит.

– Тебе легко говорить! Она у меня вообще не ест… – бросила она ложку в щи.

Я вспомнила, что, проходя мимо их бокса, видела, как эта мамочка стоит у кроватки малыша, а над ним висит какое-то оборудование. В колбе бурлят и вьются пузырьки. Но я не знала, что это.

– Ты понимаешь, она не может глотать! Я кормлю ее через зонд! – со слезами она посмотрела на меня.

– Как раз таки я это отлично понимаю! Сама через это прошла! Только я вот, что сделала: попросила врачей убрать этот зонд, и потихоньку приучала ребенку к соске. Попробуй и ты! – вселяла я в неё уверенность.

– Ты, правда, так сделала? – боялась мне поверить она.

– Конечно! – уверяла я.

Мамочка успокоилась, скушала суп, второе, выпила компот и, воодушевлённая, исчезла из столовой. Я сидела довольная тем, что смогла хоть кого-то подбодрить. Народ не расходился. Это было единственное место, где можно было пообщаться и отвлечься от проблем.

– Машка, спой песню, – просили меня девчонки.

– Ну, что вы! Сейчас услышат, опять заорут!

– Да ну! Пой давай! Ну, хотя бы частушку тогда.

– Ну, хорошо! Только одну!

Все сидели в ожидании моего перла.

– А давай матюкальную! – предложила Танька.

– Ну, давай, ты можешь! Повесели нас, – начали все остальные.

Я запела: «Раньше я жила – не знала, что такое кокушки а-а-а, пришло время. застучали-и-и кокушки по жопушки»! Девчонки расхохотались, и вышло это так громко, что нас услышала медсестра: «Это ещё что такое? Вы забыли, где находитесь? Это больница! Боль-ни-ца! Успокойтесь и ведите себя прилично!»

– Радовались бы, что мы отвлекаемся. И так у всех только горе на уме, – высказались девчонки.

Я не унималась и допела им эту песню шёпотом: «Бригадир у нас хороший. Бригадир у нас один. А-а-а! Соберёмся всей бригадо-о-ой. И хм-хм ему дадим!»

– Ну, Машка, ты даёшь! Хоть ты повеселишь, так ладно.

– Ладно, девочки, расходимся. Пора уже.

До ужина время пролетело быстро. На нем ко мне подбежала мамочка в светло-голубом спортивном костюме. Она откуда-то знала, как меня зовут.

– Маша, Маша! Она ест! Ест! Как хорошо, что ты мне это посоветовала! Она ест, только срыгивает потом все…

– А ты как хотела? У нее желудок еще не привык к этому. У меня сначала вообще по 10 граммов ела, а теперь 75 и больше! Ничего – все будет хорошо, я узнавала, – с улыбкой произнесла я.

Входные двери хлопнули, и с улицы зашла новая мамочка. Ее встретила та же молочная медсестра, что и меня, Людмила Александровна. «А где дети?» – спросила она.

– Сейчас принесут.

Через несколько минут занесли двое близнецов. Медсестра взяла обоих на руки и понесла в бокс. Мамочка, растерянная и взлохмаченная, бежала за ней. Мы с Танькой были в шоке.

– Двое!

– Двое.

– С ума сойти! Тут с одним-то не знаешь, как справиться!

– Бедная. Намучается.

Не успела я это произнести, как входные двери открылись снова. Шла мамочка и три медсестры. У каждой сестрички по ребенку.

– Тройня!

– О, Господи, что за день?!

– Дар речи потерять можно!

– Как она с тремя обходиться будет?

– Может, родственников пустят, чтоб помогали ей.

– Не знаю.

Мы сидели, выпучив глаза и открыв рты. Смотрели друг на друга и сопереживали молоденькой мамочке.

«Мамочка из 21-го бокса»! – кричала меня медсестра. Я испугалась и побежала к своей палате.

– Что случилось?

– Вы переезжаете!

– Куда? Зачем? Нам и тут хорошо!

– Это не обсуждается. Врач так сказала. Вы уже почти выздоровели, а тут поступили «тяжелые», им лучше лежать отдельно. Вы переезжаете к Грошевым.

– А? К Грошевым! Тогда ладно!

Я собрала свои вещи, подхватила Варю, и мы перешли в другую комнату. Там было большое окно, которое выходило на город!

– Как тебе повезло, Танюха! А у нас только крышу соседнего здания видно. Ты, наверно, в Новый год и салют видела…

– Конечно!

– А я дак спать легла. Никакого салюта, никаких поздравлений. Нет, родные, конечно, мне звонили, ну да разве мне до этого.

– А муж?

– И он звонил. У него там очень весело было. На площади отмечал! Как раньше. Как будто нас и нет вовсе. А мы есть. Мы лежим в больнице.

– Вот урод!

– Да. Я уже к этому привыкла. Мне теперь он совсем безразличен стал. Главное – Варя. А она идёт на поправку, и скоро нас выпишут! Я надеюсь.

День выписки был назначен на пятницу. Я так готовилась. Всех обзвонила! Только Ольга Петровна, наша врачиха, быстро опустила меня с небес на землю.

– Даже и не выдумывай. Слаба она еще у тебя. Здесь полежите.

– Как? Вы же говорили, что в пятницу выпишите нас.

– Мало ли что я говорила?! Нет, и всё. У вас еще. Хм. Хм.

У Вас желтуха вон!

– Какая желтуха, Ольга Петровна? Откуда?

– Что? Не видишь? Будете на кварцевой лампе лежать… 24 часа в сутки!

Я вернулась к себе в бокс и зарыдала. Все это время я пыталась сдерживать себя и держать свою слабость в кулаке. Но тут что-то лопнуло, я не могла противиться своим чувствам. Казалось, что мое рыдание слышит вся больница.