Арабская дочь - Таня Валько Страница 11

— А ты чем занимаешься в своем посольстве?

— Ничем, — смеется Малика. — Последнее звено в цепи, паршивая и неблагодарная функция.

— Жаль, — говорит мужчина.

— Я занимаюсь тем, что не давало тебе сомкнуть глаз в Триполи. — Женщина таинственно поджимает губы и приподнимает брови.

— А именно? У меня было много таких дел.

— Тебе что-нибудь говорит кража более чем в тысячу долларов из вашего участка или нелегальные иммигранты, беженцы на понтонах и лодках, добирающиеся морем на юг Европы, лагеря для нелегальных эмигрантов, а потом их принудительная депортация?

— Ну, тогда ты имеешь полное право на бессонницу. — Анум с пониманием кивает. — Неужели всем этим должен заниматься один человек? Кассациями, петициями, контактами с министерствами или юристами? Это же просто невозможно! В Триполи у меня было целое бюро и десять сотрудников!

— Конечно, — грустно соглашается Малика. — Но я никого не смогу убедить в том, что нуждаюсь в сотрудниках и мне нужно хоть немного облегчить работу. Или помочь с решением хотя бы одной проблемы. Не говоря уже об исполнении хотя бы одной просьбы и выплате, по крайней мере, двух долларов налогов.

— Как видно, твоему правительству это не нужно. Бюро открыли только потому, что так положено. Ну и еще для того, чтобы закрыть рот нашим властям и защитникам прав человека. Теперь мы, черные глупцы, уже не можем предъявить претензии, что нас обворовывают и нарушают все возможные права и конвенции и что вы не хотите смириться с убытками. Любой черномазый может написать письмо, придти к вам. Он постонет, поплачется… А дело затянется, пока преступник не умрет от голода, болезни, а в Ливии часто и от пыток.

Анум, произнося эти горькие слова, очень нервничает. Он застыл, и взгляд его теперь направлен в никуда.

— Ты почти не ошибаешься. Единственные дела, которые можно закрыть, — это те, что разрешились естественным путем, — признается Малика, жалея, что затронула эту тему и нарушила приятную дружескую атмосферу.

— До свидания. — Мужчина одним глотком допивает виски, встает и направляется к двери. — Наверняка еще не раз увидимся на дипломатических приемах. Желаю успеха.

— Я думала, что ты сможешь или захочешь как-то помочь мне… Что-нибудь посоветуешь… — говорит Малика в спину Ануму, который через минуту исчезает во мраке двора, даже не оглянувшись.

После завершения грязной работы пришло время еще более грязной. Малика больше не может тянуть время и приступает наконец к документам. Она начинает с тех, которые, по мнению ее предшественника, уже закончены. Женщина наивно полагает, что так будет быстрее. Ведь потом она со спокойной душой и чувством выполненного долга станет заниматься текущими делами. Она с головой уходит в работу, буквально обложившись распоряжениями, юридическими договорами и своими записями по курсу, который прочитали ей в течение недели, утверждая, что этого вполне достаточно.

Очень быстро выясняется, что среди многочисленных проблем особое место занимают две, которые легли тенью на дружеские отношения обеих стран. Ливия с некоторых пор решает такие вещи довольно банально: платит, платит и еще раз платит. Например, за дискотеку в Берлине или нашумевшие нарушения, которые имели место в прошлом и о которых все старались забыть. Однако Малика, будучи в глубине души интеллигентной женщиной, отдает себе отчет, что эти миллионы идут из карманов налогоплательщиков, которые из-за ошибок своего правительства стремительно беднеют.

«Вскоре мы будем такими же бедняками, как эти черные негры Бэмби», — скептически думает она, вспоминая растущее из года в год количество бездомных и нищих на улицах Триполи. На какие еще бессмысленные вещи пойдут нефтедоллары, которые могли бы так замечательно обустроить страну? В карманы лидера, членов его семьи и всех его придурков? На подарки в знак примирения для богатых стран Европы и Америки? Как воду, что в руках не удержать. Малика в силу возраста и приобретенного опыта уже не так заинтересована в возвращении Муаммара, как в молодости. Если бы тогда кто-нибудь вслух повторил ей то, о чем она сама думает сейчас, то, чтобы защитить честь своего вождя, она могла бы даже убить. Но она стареет, и ее сердце смягчается…

Малика вздыхает и берет первую стопку запыленных, выгоревших документов.

— Это правда, что служащие твоего посольства замешаны в краже более чем ста тысяч долларов, которые бедные ганские муравьишки, нелегально работая в Ливии, отдавали на сохранение в ваше консульство? — Малика вникла в темные дела о краже в посольстве и, памятуя о возмущении Анума, решила ему позвонить. — Проще всего обвинить во всем ливийцев, да?

— Мне тоже приятно тебя слышать, коллега, — спокойно отвечает ее собеседник. — Извини, что меня тогда так понесло, голова была забита мыслями о лагерях интернированных. Эта кража — какая-то большая афера, покрытая глубокой тайной. Тогда еще охраняли посольства Бенина и Мали, где был убит охранник. Нашего вместо этого заключили в тюрьму. А там он признался, что не имел понятия ни о каких депозитах, а если б и знал, то не смог бы справиться с этим делом. Что может сделать один сторож? Его, конечно, именно так и следовало назвать, ведь у него не было ни оружия, ни мобильного телефона, ни подготовки. А что один человек может сделать против организованной группы? Парнишка радовался, как ребенок, что его не убили. Конечно, как только его выпустили, он первым же самолетом вылетел в Гану.

— Но ты ведь знал обо всем? Денежки-то были депонированы в консульском отделе, разве не так?

— Конечно, так. Но если сейчас я занимаю высокое положение в министерстве, то разве это не говорит, что я не замешан в этой краже? И мои документы, и документы моей семьи были проверены самым тщательным образом. Кроме того, неужели ты думаешь, что я на такое способен? Обобрать бедняков, которые, как обычно, работали нелегально и зарабатывали сущие копейки? Ведь в месяц они зарабатывали максимум двести долларов, и иногда из этой суммы им удавалось отложить сто пятьдесят. Как они жили, и представить себе не могу. Это были не те, кто хотел эмигрировать в Европу, а обычные неквалифицированные рабочие и селяне, помогавшие своим семьям, умирающим от голода в африканском буше. Они откладывали деньги, пока в Ливии не начались чистки и расистские акции, во время которых у бедняг отбирали все до копейки. Посольство казалось островком безопасности, но как выяснилось, что до поры до времени.

— А им давали какие-то расписки, составляли протоколы приема наличности? — настаивала Малика.

— Да, и за моих коллег я могу поручиться, хотя сейчас уже никому на сто процентов не верю. Наверняка она давали квитанции, мы же раз в месяц делали проверку и считали комиссионные деньги. Может быть, кто-то брал процент, но чтобы просто так, из рук в руки принимать доллары — это невозможно. Не верь сплетням! Расчетные листы для безопасности хранились в сейфе. Во время кражи он был полностью вычищен, так что сейчас нам можно приписать что угодно.

— Так кто же это сделал? Почему полиция за столько лет не напала на след преступников? Есть в этом всем что-то… ну очень левое, Анум.