Царские врата - Александр Трапезников Страница 11

— Сержант.

— Станешь у меня есаулом. Сейчас секретаря кликну. Какое у нас число?

— Одиннадцатое сентября, — напомнил Заболотный. — Только он и так в нашем казачьем войске не последний штык, хорунжий, кажется.

— А этот? — Колдобин почему-то ткнул пальцем в сторону Сени.

— Этот не местный.

— Будет урядником, — решил атаман. И действительно закричал во всю комнату: — Феклистов! С печатью и бланками — ко мне!

Я обратил внимание на лицо Бориса Львовича: оно как-то дергалось в судорогах, словно он еле сдерживался. А Павел сидел мрачный, сжав зубы. Вбежал Феклистов. С выпученными глазами, взъерошенный, и, как оказалось, было с чего. Он всех нас огорошил последней новостью:

— Только что передали! — выкрикнул он. — Америку бомбят! Вдребезги! Самолеты падают, «Боинги»! Включите телевизор, Алексей Романович, скорее!

Заболотный первым поспел к телевизору на тумбе и щелкнул кнопкой. Передавали то, что в тот день происходило в Америке, в Нью-Йорке. Показывались картинки, как рушились башни всемирного торгового центра, как горел Пентагон… Мы все прильнули к экрану и, затаив дыхание, смотрели и слушали. Так продолжалось несколько минут. Зрелище было невиданное.

— Вот это да! — первым опомнился Заболотный.

— Бог ты мой! — проговорил побледневший Борис Львович.

Атаман Колдобин встал и торжественно перекрестился.

— Кара божья настигла, — сказал он, обернувшись к иконе. — Это им за Югославию, за сербов, за русских, за вызов небесам, за гордыню!

— Ур-р-р-а-а! — закричал тотчас же Феклистов и почему-то бросился обнимать Сеню, потом меня, Павла, только Борис Львович холодно отстранился. В дальнейшем происходила какая-то сумятица, я даже с трудом соображал и не мог зафиксировать внимание. Все были до предела возбуждены, говорили разом, перебивая друг друга, в кабинете у Колдобина появлялись всё новые и новые люди. Начиналось какое-то столпотворение, водоворот. На столе звонили телефоны, кто-то принес вина, водки. Одни пили, другие отказывались. Единого мнения о происшедших событиях все-таки не было. Но большинство склонялось к тому, что Америка, пусть и временно, поставлена на колени. О жертвах в этот момент не думали. Вернее, их не учитывали, о них забыли, как забывают о любой крови во время Большой Игры. Что кровь, политика главнее. В гуще народа я заметил, что Павел о чем-то переговаривает с Борисом Львовичем. Лица их были очень серьезные. А вот Сеня и Заболотный, напротив, чуть ли не скакали от радости. Я пробрался к ним.

— А он отличный парень! — заявил мне Мишаня, хлопая Сеню по плечу. — Я сразу разглядел, свой в доску. Я его под свою опеку беру. Не дам пропасть.

Он сунул мне стакан вина, и я машинально выпил. В голове сразу зашумело, я ведь совсем забыл, что дал себе слово никогда в жизни не пить. Правда, и тут-то я сделал всего несколько глотков, но этого оказалось достаточно. У меня поплыло перед глазами, а все вокруг стали еще милее и приятнее, как старые добрые друзья. Я чему-то глупо улыбался, глядя на всех.

— Пойдем! — тронул меня за плечо Павел. — Нам ехать пора, теперь тут уж не до нас. Э-э!.. — добавил он, всматриваясь в мои глаза: — Да ты, голубчик, употребил?

— Это ничего, это нужно, — пролепетал я. — А ты-то сам — что обо всем этом думаешь?

— Пошли, пошли, — повел меня Павел. — Позже.

Мы спустились по лестнице /причем я крепко запинался/, выбрались на улицу. Здесь я глотнул свежего воздуха и убедился, что мы все вместе: и Павел, и Заболотный, и Сеня. И даже Борис Львович. Он поддерживал меня за локоть.

— Куда теперь? — выкрикнул я со смехом.

— К корабельщику Игнатову, — отозвался Заболотный и подмигнул. Или мне показалось? Борис Львович не отпускал меня, что-то говорил на ухо.

— Что? — переспросил я.

— Отдашь это письмо Евгении Федоровне, — повторил он и сунул конверт в мою куртку. — Очень важно, не потеряй.

— Слушай, Борис… Львович, а почему она тебя так ненавидит? — спросил я.

— Успокойся, любит она меня, любит, — ответил он, усмехнувшись. — А сейчас никуда не езди. Мой шофер отвезет тебя домой, в Сокольники.

— И то верно, — сказал очутившийся рядом Заболотный. — Потом созвонимся.

Павел что-то сказал мне, но я не расслышал. Тогда он просто махнул рукой и пошел по переулку. За ним — Сеня и Заболотный.

— Ты мне нужен, — отчетливо произнес Борис Львович, — Запомни это, и я тебя люблю.

Я хихикнул. Потом подкатил «мерседес», меня усадили и всю дорогу до Сокольников я, кажется, проспал.