Исповедь недоумка - Филип Киндред Дик Страница 11

Длительные прогулки Джека за город начались еще в школе в тридцатые годы перед Второй мировой войной. Мы жили на улице Гарибальди. Во время гражданской войны в Испании люди стали испытывать неприязнь к итальянцам, и название нашей улицы изменили. Она превратилась в Сервантес-авеню. Джек решил, что все улицы будут переименовываться, и около месяца буквально бредил, подбирая новые названия естественно, в честь древних писателей и поэтов. Когда до него дошло, что никаких изменений не будет, он ужасно расстроился. Это каким-то образом окунуло его в реальный мир, и мы даже начали надеяться на улучшение. Но он не воспринимал войну как реальное событие и не представлял себе жизнь, в которой существовали бомбежки и расстрелы. Он никогда не отличал прочитанное в книгах от фактических переживаний. Его критерием оценки была яркость впечатлений. И поэтому омерзительные истории в воскресных приложениях о затерянных континентах и богинях джунглей казались ему более правдивыми, чем хроника повседневных газет.

— Ты все еще работаешь? спросил Чарли.

— Конечно, он работает, ответила я.

— Нет, вдруг сказал мой брат. Мне пришлось на время отказаться от моих обязанностей в мастерской.

— Почему?

— Я занят, ответил Джек.

— Чем?

Он указал на кучу раскрытых блокнотов, с исписанными страницами. Одно время Джек проводил все выходные Дни, строча письма в различные газеты. Он писал их сотнями. Похоже, брат снова увлекся очередным причудливым проектом и решил ознакомить редакции с плодами своих размышлений с какой-нибудь схемой по орошению пустыни Сахары.

Взяв наугад один из блокнотов, Чарли небрежно пролистал его, бросил на стол и с усмешкой сказал:

— Это дневник.

— Нет, поднимаясь с кровати, ответил Джек. На его скуластом лице появилось надменное выражение нелепая пародия на высокомерие профессионала, который с презрением смотрит на двух дилетантов.

— Это научный отчет о проверенных фактах, холодным тоном констатировал он.

— На что ты живешь? спросила я.

На самом деле мне не нужно было объяснять, на что он жил. Джек снова зависел от денежных переводов из дома от наших родителей, которые на закате жизни с трудом поддерживали свое существование и едва сводили концы с концами.

— Ты зря волнуешься, ответил Джек. Я ни в чем не нуждаюсь.

Он только так говорил. На самом деле, получив перевод от родителей, брат тратил деньги на броскую одежду, терял банкноты, отдавал их взаймы или инвестировал в какие-то безумные проекты, описанные в дешевых журналах: в выращивание гигантских мухоморов или создание бесплатной мази от кожных болезней. По крайней мере, его работа в полу-бандитской мастерской позволяла ему содержать себя и оплачивать аренду комнаты.

— Сколько у тебя осталось денег? требовательно спросила я.

— Сейчас посмотрю.

Джек выдвинул ящик стола и достал коробку из-под сигар. Он снова сел на смятые простыни, положил коробку на колено и осторожно открыл ее. Его «копилка» оказалось почти пустой. В ней лежали только несколько пенни и три никелевые монеты.

— Может, тебе стоит подыскать другую работу? спросила я.

— Наверное, да, ответил он.

В прошлом Джек не раз устраивался чернорабочим в магазине бытовой техники он помогал доставлять посудомоечные машины; в гастрономе трудился на разгрузке и фасовке овощей; в аптеке мыл полы и туалет; а однажды был даже каптером на военно-воздушной базе в Аламеде и выдавал механикам ветошь. Летом он время от времени нанимался на уборку фруктов и вместе с другими сборщиками колесил по стране на открытом грузовике. Это была его любимая работа, потому что он мог объедаться фруктами до хронической диареи. Осенью Джек неизменно нанимался на консервный завод Хайнца близ Сан-Жозе. Там он заполнял жестянки маринованными грушами.

— Знаешь, кто ты? спросила я. Ты самый чокнутый придурок на всем земном шаре. Я ни разу в жизни не встречала человека с такой кучей дерьма в голове. Как ты вообще жив до сих пор? И какого черта ты родился в моей семье? Ты всегда был чужим для нас! Всегда!

— Полегче, Фэй, сказал Чарли.

— Это правда, возразила я. Бог мой! Наверное, он думает, что мы живем на дне океана и сейчас находимся во дворце древних атлантов.

Я повернулась к Джеку и спросила:

— Какой сейчас год? Зачем ты украл этих «муравьев в шоколаде»? Скажи мне, зачем?

Схватив брата за плечи, я начала трясти его, как делала в юности точнее, в детстве, когда впервые услышала болтовню о той чепухе, которой забита голова Джека. В тот миг, в приступе гнева и страха, я поняла, что извилины его мозга искривлены в другую сторону при столкновении фактов и вымысла он всегда выбирает второе, а разуму предпочитает глупость. Джек видел разницу между ними, но верил только в чушь. Он заглатывал ее и подвергал систематизации, подобно какому-то книжному червю, который в средние века заучивал абсурдное строение Вселенной от святого Томаса Аквинского. Естественно, эта хлипкая и ложная система в конце концов разрушалась, но ее малая часть сохранилась в похожем на топь интеллекте в мозгу моего брата.

— Мне хотелось провести эксперимент, ответил Джек.

— Какой эксперимент? спросила я.

— Науке известны случаи, когда жабы, пролежавшие в иле веками, выходили из спячки живыми…

Я мгновенно поняла, как его ум воспринял этот факт что «муравьи в шоколаде» являются забальзамированными насекомыми и что их можно вернуть обратно к жизни.

Повернувшись к Чарли, я тихо сказала:

— Пошли отсюда.

Когда мы вышли из комнаты в коридор, меня буквально трясло. Я больше не могла общаться с братом. Чарли тяжело вздохнул и мрачно произнес:

— Он не в силах заботиться о себе.

— Да уж конечно!

Мне отчаянно хотелось найти место, где я могла бы выпить. Казалось, еще немного, и я сойду с ума. Какого черта мы уехали из Марин-Каунти? Я месяцами не видела Джека и с радостью не встречалась бы с ним еще много лет.

— Послушай, Фэй, сказал Чарли. Он твой брат. Твоя плоть и кровь. Ты не должна бросать его.

— У меня нет перед ним никаких обязательств!

— Его нужно увезти в сельскую местность. На свежий воздух. Туда, где он мог бы находиться рядом с животными.

Чарли уже несколько раз заводил разговор на эту тему. Он хотел забрать моего брата в Петалуму и пристроить его дояром на одну из больших молочных ферм. Джеку пришлось бы открывать деревянную дверь, подходить к корове, прижимать присоски к соскам, включать насос, выключать его через некоторое время, освобождать животное от присосок и переходить к следующему стойлу. Снова и снова. Ни о какой творческой работе речи не было. Но брат бы справился. Ему платили бы полтора доллара за час. Кроме того, рабочих на ферме обеспечивали едой и спальным местом. А почему бы и нет? Он был бы рядом с животными большими грязными коровами, гадящими, мычащими и жующими.