Целующиеся с куклой - Александр Хургин Страница 11
Целующиеся с куклой - Александр Хургин читать онлайн бесплатно
— Мы, — говорят, — понимаем, что вам хочется побыстрее, этого всем хочется, но войдите в наше положение, как мы вошли в положение работников крематория. Вам же всего один раз надо войти, а мы, между тем, регулярно входим. — и добавили: — Ничего не поделаешь, нас много, а крематорий один.
Понятно, что Бориска оказался припёртым к стенке, и ему ничего не оставалось делать, как войти в это безвыходное положение, сдать свой билет на автобус и ждать больше двух недель. Ждать и ежедневно отвечать на один и тот же вопиющий вопрос своего отца. Каждое утро отец звонил Бориске (а точнее, его новой сожительнице, которой он уже объявил о своём уходе) и кричал в трубку:
— Ну, когда похороны?
— Я же тебе сто раз говорил, — старался не раздражаться Бориска. — Восемнадцатого.
— А где они её держат? — кричал отец.
— В холодильнике.
— Небось, в морозилке.
— Ну, папа, — стыдил Бориска Йосифа. — Ну что ты такое говоришь?
— Что говорю, — кричал Йосиф. — Да такого даже в Советском Союзе не было, при тоталитаризме. Чтоб человека месяцами не хоронили — да где ж это видано?
— Ну какими месяцами? — злился Бориска. — Какими месяцами?
— Такими! — кричал отец и бросал трубку.
Этими звонками отец таки вынудил Бориску сходить в крематорий, чтобы убедиться — не врут ли ему институтские. Но лучше бы он туда не ходил.
Ну, и, короче говоря, Йосиф и Бориска своего часа дождались. В конечном счёте. Кремация и захоронение состоялись. Бориске как заказчику поднесли подписать бумагу о том, что «принадлежащий ему прах» захоронен на двадцать пять лет в таком-то месте захоронения — вплоть до восемнадцатого сентября две тысячи тридцать первого года.
— А потом? — спросил Бориска.
— А потом нужно будет всего лишь опять заплатить за место.
— Сколько? — спросил Бориска.
— Ну кто же может предвидеть состояние валютного рынка на четверть века вперёд? — мило улыбнулись ему.
Бориска тоже им улыбнулся мягко, как только мог, и сказал:
— А если через двадцать пять лет никто не заплатит? Мало ли что будет через двадцать пять лет.
— Тогда останки будут утилизированы вместе с другими прахами, за которые вовремя не заплачено.
— Как утилизированы?
— Со всеми полагающимися почестями. Это мы вам гарантируем уже сегодня.
— Чего они от нас хотят? — крикнул Йосиф и подставил Бориске ухо, поскольку его слуховой аппарат стал отчего-то фонить.
— Ничего не хотят, — сказал Бориска. — Всё в порядке.
Словом, подписал он эту бумажку. А дожидаться ещё и ответа из госорганов — оплатят они счёт, выставленный этим чёртовым институтом, или не оплатят — Бориска уже не стал. Послал по почте фрау Фюрер копии документов с оригиналами переводов и, понадеявшись на пресловутый немецкий порядок, уехал. По большому счёту всё от той же тоски и от той же скуки. Хотя и не только от них, а и оттого, что чувствовал он себя тут плохо. Морально и в духовном смысле. Это во-первых.
А что нужно эмигранту для счастья и чтобы было ему хорошо? Ему нужна Родина, с которой он с такой радостью сбежал. Человеку, испорченному жизнью в России, плохо везде. В России плохо, потому что там действительно нехорошо, а вне России плохо, потому что плохо. Потому что как же можно жить без России?
Наверно, Бориска был таки космополитом. Космополит ведь — не обязательно человек, которому в любой стране живётся одинаково хорошо, но и человек, которому в любой стране живётся одинаково плохо. Это турки какие-нибудь прекрасно живут где угодно без своей Турции из поколения в поколение, а русские не могут. И самые большие, самые ярые русские патриоты — это уехавшие из России на ПМЖ евреи. Вот уж кто любит родину до самозабвения и помрачения ума. Так может любить Россию только еврей и только издалека. Хотя немцы, уехавшие из Казахстана, любят свой родной Казахстан чуть ли не как сам Назарбаев его любит. И любовь к оставленной родине присуща казахским немцам и русским евреям в равной степени. Что в чём-то их роднит, но всё равно не сближает.
Ну, и «во-вторых» сыграло в отъезде Бориски одну из главных решающих ролей. Речь о банальных материальных причинах. Они возникли, когда Раиса стала не таясь музыкой зарабатывать, и его автоматом пособия лишили — как мужа, которого она, имея постоянные высокие доходы, обязана содержать. Такие вот у немцев идиотские немецкие законы.
Он же не заявил своевременно властям о перемене спутницы жизни на другую. У нас же как-то не принято о таких вещах властям заявлять, да ещё своевременно. А у них совершенно наоборот, принято. Потому что власти строго следят за тем, чтоб в связи со сменой бабы у человека не поменялось в лучшую сторону материальное положение и сумма налогов, которую он своему государству отдать обязан. Можно было, конечно, и заявить, но Бориска слишком быстро понял, что его уход от Раисы был ошибкой. А исправить эту его роковую ошибку Раиса на сей раз не согласилась. И что ему оставалось? Только ехать обратно.
«Разрешение моё, — думал, — на постоянное место жительства тут, в Европе, пускай остается за мной, а я поеду на родину. Имею право. И органы учёта безработных иностранцев не буду даже оповещать. Раз по их сведениям меня Раиса содержит, а не их педантическое государство. И раз у меня там сын неизлечимо больной проживает».
И взял Бориска у Раисы денег для сына брошенного и его первоочередных нужд, сел в комфортабельный автобус и поехал через все границы домой. То есть дома — в понимании жилья — на родине у него, конечно, не осталось, жильё он разменял и продал перед отъездом с родины навсегда. Но у сына же квартира какая-никакая была. На Бориску, кстати сказать, записанная. На неё он и рассчитывал, как на место своего предстоящего жительства. Тем более сыну необходима его помощь и его защита от агрессивной окружающей среды.
Работу и бабу какую-нибудь моложавую дома он себе найдёт. Дома с этим проще — и с бабами моложавыми проще, и с работой. А пока, на первое время, деньги у него были — те, что Раиса дала на сына Шизофреника.
Она понимала, что не сможет проверить, куда Бориска её деньги пристроит и как ими воспользуется, но не дать не могла. Сказала только:
— Я очень надеюсь на твою совесть, хотя совести у тебя нет и не было, — и дала.
Потому что оставленный на произвол судьбы Шизофреник был постоянной её, можно сказать, болью сердца. И она отважилась на отъезд и на то, чтобы оставить его одного без присмотра лишь потому, что помочь Шизофренику ничем уже нельзя было — медицина перед шизофрениками пасует. А второму её сыну, Горбуну, можно было ещё помочь, хотя бы теоретически, и она собиралась сделать для этого всё, что в её силах и средствах. Ведь если кто-то и мог уговорить его пойти на операцию по выпрямлению позвоночника, так это она.
Там, на родине, она побоялась его уговаривать, съездив на приём к начмеду в институт ортопедии и с ним по душам побеседовав. Начмед говорил, что такие операции давно проводятся их специалистами мирового класса с учёными степенями.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии