Дурное влияние - Уильям Сатклифф Страница 11

— Ну, пока.

Она улыбается, словно происходит что-то очень смешное, чего я не понимаю. Типичный случай: «пока» она говорит только тогда, когда совершенно не имеет этого в виду.

— Пока.

Я стараюсь придать голосу естественность, но она уже закрыла дверь.

Я жму изо всех сил, как на велогонках, и даже не обращаю внимания на жжение в ногах, которое дает о себе знать еще до того, как я преодолеваю половину пути, но, едва въехав в парк, резко даю по тормозам. Я вижу их издалека. Они на треке, на великах, в том самом углу, где обычно тусуемся мы с Олли, где можно сидеть, поставив обе ноги на педали, и держать равновесие, прислонившись к столбам ограды. Глядя на них, можно подумать, что эта парочка знакома уже сто лет.

Мне тут же хочется развернуться и рвануть обратно домой.

Так и надо было сделать. Выждать, пока Олли приползет первым. Показать ему, как подло он поступил. Но оставить их вдвоем я тоже не могу. Не могу проторчать целый день в одиночку, зная, что они сейчас вместе и чем-то там занимаются без меня. Я должен подъехать к ним, хотя меня и тошнит от одной лишь мысли, что придется встревать в разговор со своим «привет», как будто новенький в их компании — я.

Я разгоняюсь и сворачиваю на трек, не снижая скорости. Нацеливаюсь на Олли и жму прямо на него, ноги качают вверх-вниз изо всех сил. Напрочь игнорируя бетонную «восьмерку», я мчусь так, словно хочу врезаться в ноги Олли на полном газу, но в самый последний момент с силой сжимаю передний тормоз и резко давлю на задний. Наклон в сторону, нога в землю и резкий занос прямо перед ним, подгаданный так идеально, что Олли невольно дергается назад, ему кажется, что мне ни за что не остановиться вовремя, но я останавливаюсь, чуть не сбив его, и наши шины едва касаются друг друга, будто в легком поцелуе. Даже профи не подгадал бы лучше.

По-моему, после такого трюка здороваться уже незачем. Перевожу взгляд на Карла, посмотреть на произведенный эффект.

Похоже, тот совершенно не впечатлен.

— Идиот, — ругается Олли. — Ты мне чуть ноги не переломал.

— Но не переломал же?

Олли недовольно хмыкает.

Все молчат. Мне сказать нечего, Олли, похоже, тоже. Мне хочется узнать, о чем они тут без меня говорили, но просто взять и спросить я не могу.

В конце концов Карл нарушает молчание первым:

— Мы собираемся в путешествие.

— Когда? — спрашиваю я.

— Сейчас. В Уэмбли.

— В Уэмбли?

— Ага. К стадиону «Уэмбли».

До Уэмбли десятки миль. В буквальном смысле. Даже на машине это целая вечность. На велике же это вообще нереально. Раз в сто дальше, чем мы с Олли когда-либо забирались.

— Мы будем как эти… ну, как их там? — вступает Олли. — Когда отправляешься посмотреть на что-то, потому что это знаменитое место. Как они называются?

— Мы не доедем до Уэмбли, — перебиваю его я. — Дотуда жуть как далеко.

Но Карл не уступает:

— Подумаешь, далеко. Фигня какая. Велики для того и существуют, чтобы гонять как можно дальше.

— Да… но…

Я хочу сказать, что это невозможно, что нам здорово влетит, что это просто нельзя, но не могу придумать, как все это выложить и не показаться трусом.

— Как мы найдем его? — спрашиваю я.

Карл поворачивается и указывает рукой.

Где-то там, далеко-далеко, почти на горизонте, над теннисными кортами, как две большие меренги, — башни-близнецы Уэмбли.

— И что? — говорю я. — Отсюда-то их видно, но это еще не значит, что мы их найдем.

— Почему?

— Да потому, что мы не знаем дороги.

— Нет, знаем. Вон туда.

— Это не дорога. Это направление.

— Один хрен.

— Мы не знаем, какая дорога правильная.

— Если направление правильное, то и дорога правильная.

— Но ведь стадион видно не всегда. А когда его не видно, мы не будем знать, куда ехать.

— Он же никуда не денется, так? Не сбежит, если на него не смотреть?

— Да, но его вообще почти не видно. Там слишком много домов.

— В этом-то и прикол! Мы поедем в том направлении и посмотрим, сможем мы до него добраться или нет.

— А что, если мы заблудимся?

Карл пожимает плечами.

Я смотрю на Олли. Лицо у него серьезное, но я не могу понять, страшно ему или нет.

— Это слишком далеко, — заключаю я.

— Олли говорит, это примерно полчаса на машине, и если машина идет где-то под тридцать, значит, это пятнадцать миль. Фигня.

— Но это займет весь день. А как же обед?

Карл вынимает из кармана что-то маленькое и мятое и двумя руками рывком разворачивает у меня перед носом. Банкнота в десять фунтов.

— Откуда это у тебя?

— Оттуда же, откуда и все остальное.

Ненавижу, когда люди так себя ведут. Вроде и отвечают на твой вопрос, но без ответа — специально, чтоб ты задавал еще больше вопросов, чтобы в конце концов довести тебя до белого каления. Я не собираюсь играть в эти игры, а потому просто смотрю на него в упор. И тут замечаю кое-что странное. Место над ухом, где он ударился головой о бетонку, по-прежнему в спекшейся крови. Склеенные волосы свисают тонкими красными сосульками. Украдкой кошусь на его руки. Правая ладонь лежит на бедре, и она абсолютно не изменилась со вчерашнего дня. Ее не мыли, царапины по-прежнему все в грязи. И пластыря тоже нет.

Карл замечает мой взгляд и резко отдергивает руку.

Олли мечтательно смотрит на башни-близнецы.

— Как же это называется? пытается вспомнить он. — Есть же какое-то слово. Как-то на «п».

Порой Олли бывает настолько тупым, что не просекает, когда надо испугаться. Вытворяя вместе со мной всякие рискованные штуки, он пугался обычно только через день. В травмопункт он попадает гораздо чаще, чем большинство людей ходят к зубному врачу.

— Тебя никто не заставляет, — говорит Карл. — Можешь не ехать, если ты такое ссыкло. Без тебя обойдемся.

Мне хочется спросить у Олли, действительно ли он уверен, что нам не влетит, но при Карле я не могу. И говорю:

— Пилигримы. Это называется «пилигримы».

— Неправильное какое-то слово, — отвечает Олли.

Все это не просто трёп. Они и вправду собираются это сделать. И я не могу допустить, чтобы они сделали это без меня. Не могу сидеть сложа руки, пока Карл уводит Олли у меня из-под носа. Выбора нет, я должен поехать с ними. А если вы думаете, что выбор есть всегда, — если считаете, что мне следовало развернуться и ехать домой, — это лишний раз доказывает вашу тупость и то, что вы ни черта ни в чем не смыслите.