Цитадель - Фумико Энти Страница 11

— Что… Что случилось?!

— Мы застали тайную сходку этих подонков из Либеральной партии… Но успели схватить только десятерых, остальные улизнули. А потом они напали на нас, по дороге домой… — Сиракава расхохотался. — Хорошо, что это левая рука! — Голос его звенел от напряжения. Лицо перекосила жутковатая улыбка.

Враг оказался достойным. Ему повезло, что он остался в живых. И вот, после смертельной схватки он пришёл не к Суге, а к ней, к Томо! При этой мысли рука Томо, сжимавшая бутылочку, дрогнула.

— Какое счастье, что вы… — бессвязно пролепетала она, глядя на мужа расширенными глазами. В его зрачках вспыхнули дикие огоньки. Он залпом выпил сакэ и здоровой рукой грубо привлёк Томо к себе. Её волосы рассыпались по плечам. Томо уткнулась лицом в грудь Сиракавы, попыталась ухватиться за воздух, потеряла равновесие — и тяжело рухнула в объятия мужа. Сакэ выплеснулось из бутылочки, облив Сиракаву. Резкий аромат перебродившего вина окутал их тяжёлым облаком. Сиракава буквально впился губами в рот Томо.

Он ушёл в новый флигель только под утро. О Суге не обмолвился ни словом, но Томо и так было ясно, что он просто-напросто не осмелился выплеснуть на столь юное, ещё нетронутое существо брутальную мощь кровавого вожделения. Лёжа в своей одинокой постели, Томо кусала губы от унижения. Муж явился к ней лишь потому, что был ранен, а она… она не сумела скрыть свою страсть… и теперь он, наверное, самодовольно глумится над её глупостью. При этой мысли ей захотелось впиться ногтями в лицо супруга.

На следующее утро все газеты пестрели сообщениями о событиях минувшей ночи: «Главный секретарь Сиракава устроил засаду и выследил тайную сходку приверженцев Либеральной партии, но на обратном пути несколько уцелевших мятежников напали на него, и он получил огнестрельное ранение. К счастью, рана оказалась пустяковой, он выстрелил в ответ и сразил наповал одного из разбойников…» Сиракава ничего не сказал Томо о последней подробности, но теперь ей стало окончательно ясно, что именно привело мужа в её постель после нескольких месяцев воздержания. Убийство человека! Сиракаве было необходимо выплеснуть на неё свою жажду крови! Сердце Томо пронзила игла чудовищного унижения.

В префектуральной управе и в городе только и судачили, что об этом событии. Томо, случайно подслушавшая беседу Эцуко с Сугой, не преминула отметить, что голосок Суги звенел не от страха, а от наивного восхищения.

— Знаете, юная госпожа, ваш батюшка — просто герой! Да, настоящий герой!

Девочки сидели на веранде, играя в верёвочку. Красный шнурок обвивался вокруг их тоненьких пальчиков.

— С чего ты взяла, Суга-тян [36]?

— Ему грозила смертельная опасность, а он об этом даже не обмолвился! Наутро я видела, как он смешно умывается… левой рукой мочит полотенце в воде… Я спросила его, что случилось — а он… Он только улыбнулся и сказал, что потянул плечо. Насчёт раны ни словечка!

— Может, ему не было больно?

— Ещё как было! Сегодня я меняла ему повязку и увидела во-от такую дырку! — Суга, сдвинув свои чётко очерченные брови, отмерила на шнурке два суна [37]и показала Эцуко.

Эцуко, вероятно, подумала, что такая глубокая рана должна ужасно болеть, и хорошо, что её папочку не убили.

Но Сугу занимало вовсе не это:

— Верно ведь говорят, что настоящий мужчина никогда не покажет, как ему больно. Господин не издал ни звука. Он просто великолепен!

Трудясь над шитьём в соседней комнате, Томо с тревогой услышала нотку детского восхищения в голосе обычно неразговорчивой Суги. Она расхваливала господина с таким пылом! В её мечтательных глазах и в грациозно изогнувшейся фигурке не было и намёка на ту неестественную скованность, что сквозила в ней в первые дни. В Суге проснулось игривое ребячество, и теперь она походила на Эцуко. У Сиракавы ушёл целый месяц на то, чтобы усыпить её бдительность и сделать открытой и уязвимой. Нет, он пока не тронул её. Но это скоро случится, вот-вот…

Сугу бессознательно тянуло к мужчине, который ласкал и баловал её, как родной отец, а теперь она обнаружила в нём ещё и героя. Она просто млела, тая от счастья, как утренняя дымка под лучами солнца. В её сердечке распускался цветок первой любви. Суга менялась на глазах, — словно тугой, зелёный бутон пиона, в котором в одно прекрасное утро вдруг появились алые прожилки. Эта перемена сильно встревожила Томо. И всё же… Всё же физических отношений между мужем и Сугой нет… Пока нет. Томо всегда болезненно ощущала некие тайные флюиды, исходившие от женщин, с которыми спал Сиракава. От Суги ничего подобного не исходило.

Томо терзала неопределённость. Как и когда это всё-таки произойдёт? Она просто глаз сомкнуть не могла по ночам. Это было ещё ужасней, чем унижение, которое она испытала после ночи убийства. Порой, не в силах терпеть эту адскую муку, Томо тихонько вставала и, стараясь не потревожить Эцуко, рывком раздвигала ставни, вглядываясь в тёмный сад.

Лунные блики скользили по мокрой от осенней росы траве, в круглом оконце нового флигеля тускло мерцал прикрученный фитиль ночной лампы. Её мягкий свет озарял жёлтые постельные принадлежности и покатые плечики безмятежно дремавшей Суги в лиловом ночном кимоно. Однажды Томо вдруг подумалось, что сама она стала подобна змее. Эта змея, подняв голову и раздув капюшон, следила за мужем и Сугой… Не помня себя, Томо, зажмурившись, издала беззвучный, неизвестно к кому обращённый вопль отчаяния и нечеловеческой муки: «Помогите же! Ну, помогите мне!»

Из ночи в ночь Томо мучил один и тот же кошмар: ей снилось, что она лежит в трюме тонущего корабля, который швыряют вверх и вниз штормовые волны, не в силах пошевелиться, не в силах вздохнуть…

Однажды утром Суга не вышла из комнаты, сославшись на головную боль. Когда Эцуко, придя домой из школы, вошла к ней с пачкой цветной бумага для оригами [38], Суга лежала, зарывшись в одеяло.

— Юная госпожа! — воскликнула она с неподдельной радостью, но веки у неё были красные pi припухшие.

— Суга-тян! Что у тебя сегодня с глазами? Они так опухли… — беззаботно прощебетала Эцуко. Суга поспешно прикрыла глаза рукой, словно от слепящего света. Ей показалось, что Эцуко догадывается о том, что произошло этой ночью. Всё было как гром среди ясного неба. Нет, она не испытывала ненависти к Сиракаве. В сущности, последнее время она искала в нём заботу и любовь, по которым так тосковала, покинув родительский дом, но потрясение и жгучее чувство стыда разом перечеркнули всё. Она не ощущала себя прекрасным, едва распустившимся цветком. Напротив, цветок увядал. Ею владело чувство, будто что-то внутри неё было грубо сломано неосторожной рукой. И ещё её терзала обида на мать, которая, конечно же, всё знала заранее… Да, вот что она имела в виду, наказывая не прекословить хозяину… В Суге появилась некая скорбь, выдавшая её тайный позор: тело её продали за деньги!.. Суга посмотрела на Эцуко страдальческими глазами. Личико Эцуко, столь похожее на Сиракаву, было таким белоснежным и тонким, что казалось, вот-вот истает и растворится в воздухе. Оно было божественно прекрасным. Суга ощутила смутную враждебность к этому знакомому лицу, но даже не осознала этого. Она сложила из цветной бумаги все фигурки, что просила Эцуко, с печалью размышляя о превратностях бытия. Ещё вчера она была совершенно иной, не такой, как теперь… Ещё вчера она беззаботно играла, словно маленькая девочка. О, как давно это было…