Гипсовый трубач: Дубль два - Юрий Поляков Страница 11

– Ко второй! – брякнул автор «Русалок в бикини» и, не задумываясь, определил, что Наталья Павловна, несомненно, принадлежит к четвертому, роковому подвиду.

– Правильно! Вторая, на мой вкус, самая пикантная комбинация! Замуж Афросимова вышла рано, за своего одноклассника Никиту Сурепкина, хотя, честно говоря, никаких внятных чувств к нему не испытывала. Мальчик просто взял ее измором: дарил цветы, звал в театр, ждал под окнами, поздравлял со всеми праздниками, какие находил в отрывном календаре. Он нежно дружил с ее мамой, помогал будущему тестю реставрировать трофейный «опель», привезенный Тониным дедом из Потсдама. Полковник Афросимов – личность историческая: именно он промокнул подпись фельдмаршала Кейтеля под актом безоговорочной капитуляции Германии. Это пресс-папье недавно ушло на аукционе Сотби за полмиллиона фунтов. Кстати, героическому деду жених не нравился, но кто теперь слушает ветеранов!

Отец с матерью ежедневно настаивали на свадьбе, а подруги твердили: если она отвергнет Никиту, его подберут через минуту, как оброненную на асфальт сторублевку. Даже когда Тоню принимали на третьем курсе кандидатом в члены КПСС (тогда, в конце перестройки, вдруг решили резко омолодить партию), один из членов бюро туманно заметил, мол, не следует будущей коммунистке столь безответственно играть чувствами юноши с серьезными намерениями. (Оказывается, накануне в партбюро поступила умоляющая анонимка.) В общем, сложилась такая ситуация, при которой не выйти за Никиту означало совершить грубый антиобщественный поступок. И Тоня его не совершила, но выдвинула условие: она оставляет себе девичью фамилию. Одна мысль о том, что можно вдруг стать Сурепкиной, приводила ее в ужас.

Вскоре в Грибоедовском дворце крашеная блондинка с широкой лентой через плечо с профессиональной задушевностью предупредила молодых о взаимной ответственности, супружеском долге и предложила поцеловаться. Никита буквально трясся от сладостного предчувствия и даже уронил на пол обручальное кольцо, торопясь надеть его на палец невесте. «Плохая примета!» – ахнула чья-то родственница, вызванная на свадьбу из глубинки. Но остальные только рассмеялись, а юный муж светился таким счастьем, что Тоня тоже почувствовала себя счастливой. Что ж, отраженное счастье – удел многих. Вы не находите, коллега?

– Пожалуй, – вздохнул Кокотов и с еле заметной иронией спросил: – А вы что, были на той свадьбе?

– Я был на других свадьбах, – сурово ответил Жарынин. – Есть у меня право на художественный домысел или нет?

– Конечно! А как прошла первая брачная ночь?

– Не знаю. Тонин дед-ветеран достал, а Никитины родители оплатили молодым путевки на Золотые пески. там все и произошло…

– На Золотых песках? – вздрогнул писатель.

– Да! А в чем дело? В ту пору обеспеченные родители со связями часто отправляли детей на медовый месяц в Болгарию. Не нравятся вам Золотые пески, давайте пошлем их в Варну. Какая разница! Все равно через девять месяцев у молодых родилась двойня – мальчик и девочка. Никита унаследовал профессию своих родителей и, выучившись на стоматолога, стал хорошо зарабатывать. На зубах, знаете, люди не экономят, ибо именно зубы постоянно напоминают нам о том, что сделаны мы, мой друг, черт знает из чего, а жизнь наша есть ежеминутное разрушение плоти. Не так ли?

– А почему вы меня об этом спрашиваете? – насторожился Андрей Львович.

– А потому что вы постоянно ищете языком дырку в зубе. Со стороны кажется, будто у вас за щекой агонизирует мышь. Успокойтесь, дупло ваше никуда не денется, пока вы не посетите Владимира Борисовича. Как у него, кстати, над Понырями?

– Уже лучше! – кивнул Кокотов, с отчаяньем подумав, что и от Натальи Павловны не ускользнули признаки его зубной ущербности. – Ну, так что же случилось дальше? – спросил он, взяв себя в руки.

– Ничего особенного. Жили, воспитывали детей, прирастали вещами, жилплощадью, мебелью, дачными сотками. Как все. Тоня продвигалась по службе, обихаживала супруга. Других мужчин у нее, конечно, не было. К Никите она испытывала родственное равнодушие, переходящее иногда в бытовую нежность. Порой во время ночной мужниной ласки, быстрой, как выпад фехтовальщика, ей, чтобы чего-то достичь, приходилось вызывать из памяти сурово-задумчивое лицо любимого французского киноактера, играющего настоящих мужчин. Но чаще – вы не поверите – ей в трудные минуты помогал юный хулиган Селедкин. Точнее, воспоминания о нем и его безрассудном поступке с шариками…

– А это-то вы откуда знаете?

– Я? У меня был роман с ее близкой подругой, с которой она делилась….

– Погодите, вы же сказали, вас с ней познакомил один художник!

– Правильно, а Антонина в свою очередь познакомила меня со своей подругой. В чем противоречие?

– Ни в чем! Разве только в том, что прокурора в интимные минуты волнуют воспоминания о начинающем правонарушителе.

– Это не противоречие, коллега, это как раз то, что Сен-Жон Перс называл бахромой жизни.

– Неужели она так ни разу и не встретилась с хулиганом Селедкиным, так сказать, на своем профессиональном поприще? – невинным голосом полюбопытствовал Андрей Львович.

– С Селедкиным? – отвлеченно переспросил Жарынин, и по его лицу пробежала творческая судорога. – Ну конечно же, встретилась! После института она стала следователем. Представляете, начинающая женщина, молодая специалистка попала буквально в выгребную яму нашего больного общества! Воры, бандиты, убийцы, мошенники, растлители… Сколько раз ей приходилось выезжать «на труп» и своими глазами видеть, как человек, еще вчера живой и полный планов, лежит куклой из мертвого мяса. А вы думаете, просто упечь на десять лет в лагерь молодого мужика, который строил тебе глазки во время судебных заседаний? Постепенно ее красивое лицо обрело жесткую складку, какую часто наблюдаешь у практикующих хирургов, а большие карие глаза смотрели теперь со строгой пытливостью даже при дружеском общении, точно Антонина все время старалась мысленно подобрать собеседнику соответствующую статью УК.

И вот однажды Афросимовой поручили выступить государственным обвинителем по делу знаменитой банды «автопотрошителей», которые грабили на Симферопольском шоссе машины, направляющиеся на юг, к морю. Ехали ведь целыми семьями, с деньгами, с лучшими нарядами, чтобы покрасоваться на курортных дискотеках. Под видом сотрудников ГАИ мерзавцы останавливали автомобили на глухом участке трассы, людей убивали и закапывали в лесу, а деньги с вещами забирали, транспорт же отгоняли барыгам – на запчасти. Взяли банду случайно: муровец, отправившийся с женой в отпуск, узнал в гаишнике рецидивиста, с которым ему уже приходилось сталкиваться, и газанул до ближайшего отделения милиции.

И вот среди арестованных бандитов Антонина Сергеевна, опешив, узнала своего Селедкина. Да, это был он, весь в наколках, изможденный «ходками», но еще сохранивший в лице романтическую хамоватость, так волновавшую ее в девичестве. Бандит тоже узнал одноклассницу. Сначала Афросимова хотела отказаться от дела по личным мотивам, но потом все-таки решила сама во всем разобраться и даже помочь Селедкину, если тот попал в банду случайно. Но выяснилось, что он не только организатор и вдохновитель ОПГ, но к тому же чудовище, кровавый палач, с садистским упоением резавший горло своим жертвам. И Железная Тоня потребовала приговорить Селедкина к высшей мере. Остальные получили большие сроки. Когда после оглашения приговора душегуба выводили из зала, он оглянулся и посмотрел на свою неумолимую одноклассницу…