Америка - Шолом Аш Страница 11

— Откуда вы их взяли? — спросила ее другая.

— Дочь дала в дорогу — червячка заморить, — ответила женщина.

Уже через несколько минут люди из разных областей и стран, которые еще вчера друг друга не знали, сидели вместе с детьми за одним столом, ели из одной тарелки, делились куском и чувствовали себя старыми друзьями, знакомыми еще с тех древних времен, когда существовал Соломонов храм, некогда скитавшимися в изгнании, а теперь снова повстречавшимися здесь, по пути на новую, американскую чужбину…

Только Иоселе не принимал участия в этом празднике. Напрасно мать дергала его за рукав каждый раз, когда кантор повышал голос, распевая молитвы. Куда делось громогласное «аминь», которое он так красиво произносил? Возгласы, о которых говорила вся округа? Иоселе забыл обо всем. Его большие блестящие глаза смотрели теперь только в иллюминатор и видели огромное ночное море… Вот оно, то самое море, о котором рассказывается в Торе! Оно уходит куда-то вдаль, на край земли, туда, где начинаются небеса… Оно, мрачное и молчаливое, холодно и грозно простирается до бесконечности. Из далеких глубин его накатывает вал, страшный и чудовищный, как неведомый хищный зверь, он дико ревет и ударяет в борт корабля, раскрывает гигантскую пасть, готовый поглотить и сам корабль, и всех находящихся на нем пассажиров… Но Бог останавливает дикого хищника и говорит: «Нет!» Тогда вал, сердито рыча, откатывается назад и убегает в даль океана… Небеса опускаются на воду, вода поднимается до небес, становится темно, и вдруг посреди моря зажигаются свечи, которые словно плывут в воздухе, где-то между небом и морем… Одна свеча, другая… И похожи они на молодые деревца, выросшие на водной глади… Что это? Может, море тоже справляет Хануку? Или это свет из окон домов, которые находятся по ту сторону океана?

В отделении для эмигрантов-евреев стало тихо. Пассажиры улеглись на сенники и уснули. Кое-где, правда, люди еще сидели и при свете догорающих свечек писали письма оставшимся дома семьям.

Иоселе лежал на сеннике рядом с матерью и широко раскрытыми глазами смотрел на море. Была уже глубокая ночь. Над водой, заслоняя звезды, висела тяжелая туча. Слышны были только удары валов о борт корабля. Иоселе думал о волнах, морских глубинах, далеких просторах где-то за отсветом огоньков свечей, где царит вечная тьма, а в пучине морской лежит Левиафан, [10]на хвосте которого держится мир… Достаточно ему шевельнуться, и весь мир провалится в бездну… Но Господь Бог стоит на страже и говорит: «Не шевелись!» И Левиафан лежит без движения. Иоселе сейчас ясно видел его в темноте, облик чудовища становился все четче: голова росла, вытягивалась и вот уже достигла противоположного берега моря; удлинялся и хвост Левиафана, почти упираясь в борт корабля, — вот-вот опрокинет всех в воду.

— Мама! — закричал вдруг Иоселе не своим голосом. Хана-Лея резко проснулась, огляделась, накрыла голову ребенка своим платком и сказала:

— Не бойся, Иоселе! Прочти молитву и спи.

И мальчик, успокаивась под маминым платком, начал читать молитву.

7. К американскому берегу

Стоял ясный, погожий день. Солнце щедро освещало океан, как если бы здесь ему раз в жизни дали возможность показать себя во всем величии, чтобы не мешали островерхие крыши домов и церквей. Оно простирало свое сияние на бескрайнюю ширь водной глади, унимало злобное рычание холодных волн и заставляло сверкать огненными бликами легкую зыбь океана. На протяжении всего водного пространства, сколько можно было охватить глазом, бурлила отливавшая золотом волна. Корабль все время силился пересечь ее, но не мог: она постоянно шла впереди и неожиданно вскипала уже позади его винтов.

На судне сегодня царило оживление: приближались к берегам Америки. Земли, правда, еще не было видно, но близость ее уже чувствовалась, и люди с минуты на минуту ожидали конца путешествия.

Уже за день до прибытия матросы начали мыть весь корабль. Вскоре с американской стороны показались чайки, которые своими пугающими криками сопровождали судно на протяжении всей ночи. В тот же день на воде появилось бесконечное множество лодок. Матросы начали обходить каюты и предупреждать пассажиров: «Готовьтесь!»

Американский флаг гордо развевался на мачте. Представители разных народов вышли из своих углов и кают на палубу приветствовать американскую землю. Каждый достал со дна своего ящика или чемодана лучшую одежду и нарядился. И вот теперь люди, одетые в праздничное платье, стоят на палубе корабля и всматриваются с тоской и ожиданием, с бьющимся сердцем в берег Америки. То тут, то там можно увидеть украинского крестьянина в красной рубахе и черной шляпе, туповато глядящего на воду; рядом с ним жена, нашептывая молитву, в испуге прижимает к губам нательный крестик. Группа поляков в национальных красных костюмах собирает возле себя детей. Высокий широкоплечий итальянец в красном галстуке и помятой шляпе сжимает в руках мандолину: из своей богатой страны он ничего, кроме песен и инструмента, в Америку привезти не смог. Бросается в глаза цветастый платок на черноволосой голове испанской девушки; в этом море красок выделяется бледностью и черной бородой лицо польского еврея, похожего на Христа; кое-где группами собираются румынские крестьяне. Над их головами кто-то поднимает крест, все опускаются на колени и оглашают просторы океана хвалебным песнопением. Следом за ними то же делают и христиане других стран. Поляки собираются вокруг креста, и вот уже раздается католическое песнопение, больше похожее на душераздирающие крики, чем на песнь.

Солнце играет в воде, заливает светом корабль, собирает все краски в одно пестрое знамя, соединяет разноголосое пение так, что гремит оно над водой, как великая хвала берегу, которого ждут не дождутся тревожно бьющиеся сердца.

Наша Хана-Лея, проведшая с детьми в углу на корабле двенадцать суток, тоже вышла встречать Америку. Надев лучший, праздничный повойник и новый платок, стоит она среди представителей всех народов мира, держа Иоселе за руку; рядом команда и Рохеле. Иоселе в новой бархатной шапочке, лицо чисто умыто, пейсики завиты — все для того, чтобы он понравился американцам. Команду приодели в праздничные кафтанчики и начищенные сапожки; Рохеле заплела две косички и надела субботнее платье. И вот стоят они все среди множества людей из разных стран и дожидаются приближения американского берега, на котором их встретит отец, приехавший сюда, чтобы найти спокойное и хлебное место.

Песен Хана-Лея не поет, слов не произносит. Да и что она может сказать? То, чего она хочет, к чему стремится ее сердце, Бог и так знает.

Стоит Хана-Лея с детьми, ждет встречи со своим Меером. Поправила на голове повойник, чтобы не потерять на глазах у мужа. Как полагается добропорядочной еврейской женщине, туго зачесала под него волосы. Окидывает взглядом детей: что подумает о них отец? Осаживает одного мальчика из команды, который высунулся вперед, поправляет шапочку на голове у Иоселе и ласково треплет его за щечку.