По Восточному Саяну - Григорий Федосеев Страница 11

Остаток дня Павел Назарович провел в поисках тополей для будущих лодок, а я провозился с настилом под груз.

Старик разжег костер под толстой елью, устроил вешала для просушки одежды, расстелил хвою для постелей, повесил ружья, и на нашем биваке стало уютно. Потом Зудов натаскал еловых веток и долго делал заслон от воображаемого ветра.

За ужином Павел Назарович сказал:

— Давеча стайки птиц на юг потянули, думаю — не зря: снег будет…

Я посмотрел на небо. Над нами смутно мерцали звезды, туманной полоской светился Млечный Путь. Ночь была ясная, тихая, как море в полный штиль. Но из леса изредка доносился шелест посвежевших крон да подозрительный гул чего-то нарождающегося. Далеко выше стоянки прерывисто шумел Кизир.

— Что-то не видно, Павел Назарович, чтобы был снег.

— Может быть, и не будет, кто его знает. Мы ведь к тайге по старинке живем: больше приметами, — ответил он, продолжая затыкать дыры в заслоне.

Я развесил для просушки одежду, постелил поверх хвои плащ, подложил под голову котомку и, прикрыв один бок фуфайкой, лег. Но прежде, чем заснуть, еще раз посмотрел на небо. Все оставалось неизменным.

Ночью порывы ветра усилились. Меня разбудил холод. Павел Назарович пил чай. Костер бушевал, отбрасывая пламя вверх по реке. Густые хлопья снега сыпались под ель; они уже успели покрыть порядочным слоем землю.

Я присел к старику, он налил кружку горячего чаю и подал мне.

— Еще домашние, потчуйтесь, — сказал Павел Назарович, подвигая котомку с сухарями.

— Разве не устал, чего не спишь?

— Никак от колхозной жизни не оторвусь. С вечера вспоминались жеребцы, хотел идти поить, осмотрелся, кругом тайга, речка не та, не наша, вроде запамятовал, потом вспомнил. Привычка свое долбит. После уснуть не мог. Все думаю о Цеппелине — жеребце. Боюсь, заездят без меня, ох уж эта мне нынешняя детвора, истинный бог, сорванцы, давно они добираются до него. Когда бы ни пришел на конюшню, все возле Цеппелина. Дай да дай проехать… Долго ли испортить!.. — рассказывал о своей заботе Павел Назарович.

— Сам-то, наверное, тоже был сорванцом?

Старик не ответил, только лукавым раздумьем затянулось лицо.

— В колхозе, наверное, есть кому присмотреть за жеребцом? — спросил я.

— Поручил старичку, соседу, и строго наказал, да разве от них, пострелов, уберегешь?!

Мы сидели до утра и, не торопясь, наслаждались чаем. Зима, видимо, решила наказать красавицу весну, дерзнувшую ворваться в ее владения. Сознаюсь, мы об этом не жалели. Нам нужен был снег, вот почему и ветер, разгулявшийся по тайге, и стон старой ели не пугали нас.

В такую погоду неохотно покидаешь гостеприимный ночлег, но мы должны были непременно вернуться к больному Днепровскому, и мы пошли, как только посветлело.

В лагере «обоз» был уже готов тронуться в третий рейс. Люди впряглись в нарты.

— Ты скажи Пугачеву да Лебедеву, пусть ночуют на озере. С грузом пойдут — переломают все да измучаются, — советовал мне Днепровский, когда нарты, вытянувшись черной лентой, исчезли в снежной мгле.

Левка и Черня долго смотрели вслед обозу, но за ним не пошли.

— Умные животные, — произнес наблюдавший за собаками Павел Назарович. — Знаю, хитрецы, почему не пошли за ребятами!

— Разве их не кормили нынче? — спросил я Днепровского.

— Только что на берлогу бегали, сало доедали на кишках.

— Какая же тут, Павел Назарович, хитрость? — удивился я.

— Да это все стариковские приметы, — буркнул он, — непогоду чуют, вот и ленятся…