Месяц Аркашон - Андрей Тургенев Страница 11

Парень имел, короче, полный погреб капусты и отключился в 34 года. Это неправильно. Может быть, есть высшая справедливость в том, что Вдова теперь изводит капитал на продление жизни его души: пусть и в моем сильно не идеальном теле.

Газетные вырезки о Самце пестрели превосходными степенями. Общественная деятельность, депутатство на местности, филантропия. Самец — сначала в качестве начальника соответствующего подразделения, а потом и в качестве босса — отстегивал веером: близнецам-футболистам из Сенегала, один из которых потом стал чемпионом мира в составе Франции, краеведческому музею в Бордо, а также самой Дюне, которая что-то стала сползать неправильно после бурных дождей, и срочно требовались франки на укрепление национального достояния. Ровно через год после трагической гибели (и даже в ее ознаменование) Идеальному Самцу присвоено звание почетного гражданина города. Отцу оно тоже присваивалось — во времена, близкие к незапамятным.

Но это вырезала и сохранила Вдова. Разумеется, она дала мне только публикации, выставляющие мужа в лучшем свете. На ее месте так поступил бы каждый. Желая поймать ее на обмане или хотя бы недоговоренности, я двинулся в библиотеку при мэрии листать подшивки местной прессы. Меня охватил азарт. Мне казалось, что я вступил с Хозяйкой в схватку за душу Идеального Самца.

В библиотеке я легко нарыл и недружественные материалы. В частности, один листок на протяжении двух недель чуть не в каждом номере намекал — день ото дня откровеннее, — будто Самец озабочен здоровьем Дюны потому, что не прочь прибрать ее со временем к рукам. Типа окружить колючей проволокой, поставить снайперов на вышках и драть деньги за панорамные закаты над Бискайским заливом. Но из этих статеек высоко торчали заячьи уши заказа; боюсь, владелец газеты сам облизывался на лакомую Дюну.

Но наезды были скорее исключением. Общий образ мало отличался от сусальной подборки жены. Зачем мочить рыбку, которая мечет золотую икру? Зато я обратил внимание, что практически на всех фото светской хроники рядом с Идеальным Самцом блистает Женщина-кенгуру. И не то что она его затмевает: нет, он тоже весьма эффектен, Всем-самцам-самец, но вот Он оглядывается на Нее, и мне чудится его вопрос: ты мною довольна? Как она говорила? «Мне иногда нравилось играть в холодность и неприступность». Похоже, что вовсе не иногда.

— Его безупречная репутация заслуженно справедлива. Благороднейший молодой человек! — так отозвалась о Хозяине старушка в фиолетовых буклях, заведующая библиотекой. — Горожане его обожали! Отца его высоко ценили, но побаивались. Он много делал для общественного блага, но человеком был замкнутым и суровым. А сын такой открытый, веселый! Всех по имени называл… А вас как величают? Я ответил.

— Вы, получается, не местный?

— Я живу в Париже.

— Вы в каком отеле остановились? Многие принадлежали ему…

— Я живу на вилле «Эдельвейс». Меня пригласила в гости Женщина-с-большими-ногами.

— Удивительно! — воскликнули Фиолетовые Букли. Глазки их тут же сделались маленькими и колючими и вперились в меня, как обойные гвоздики. — Шустрая вдовушка, решительно завладевшая капиталом…

— Вы не первый человек, кому она не слишком по душе, — заметил я. — Я-то ее почти не знаю. У нас общие дела насчет Мужа.

— Удивительно! Послушайте моего совета: не узнавайте ее слишком близко. Или у вас уже начался роман?

Какие они тут все, в Аркашоне, тактичные. Я рассмеялся.

— Ну что вы! Просто дела. А почему вы не советуете узнавать ее хорошо?

— Она вампир, — сообщила старушка так просто, будто сказала «у нее изумрудные глаза».

— Вампир?

— Да-да. Энергетический вампир. Достаточно распространенное явление: садится один человек другому на шею и сосет, сосет. Ни на шаг от него не отходила. На приемы, в казино — всюду стерегла. Ему и невдомек, что она просто прилипчивая пиявка. Чистый наивный мальчик — он принимал свой плен за высокое чувство. А сам временами тускнел, чах… — Старушка говорила об Идеальном Самце с несколько странной мечтательностью, с какой о молодости говорят. — А вас, пардон, какие связывают с ним дела?

— Я пишу книгу о французских меценатах второй половины 20 века.

— Минувшего века! — воскликнула бабуся. — Как торжественно звучит! Мы счастливчики Божьи, нам довелось встретить двадцать первый век, Третье Тысячелетие! В молодости я не смела и грезить, что Господь сочтет меня достойной Миллениума… Но время шло, и чем ближе, тем чаще думала я: а вдруг? а если? а ведь совершенно не исключено! И я дала завет: если доживу, непременно изменю что-нибудь в своей жизни.

— И что же вы изменили?

— Я стараюсь научиться всегда засыпать на спине. В моем возрасте это, поверьте, непросто. Но Бог дает мне силы, и я делаю успехи. Меня, — Букли понизили голос до заговорщицкого шепота, — в Миллениум в самую полночь фейерверком ошпарило! Шрам на руке остался. Я думаю, это знак.

И Говорливая Библиотекарша подняла к моим глазам сухую кисть: я едва носом не уткнулся в аккуратную запятую шрамика. И добавила еще, что теперь загадала дожить до 2040-го года. Потому что когда-то родилась на свет именно в 20:40. Часы на руке Библиотекарши были пыльно-серебряные, пожилые — под стать владелице.

— А мне не понравился Миллениум, — признался я. — Слишком все грандиозно, пафосно. Праздники, мне кажется, дело интимное.

— Господь с вами, мсье! Ведь это был первый Миллениум! Тысячу лет назад его не отмечали. Человечество нравственно еще не созрело… Но через тысячу лет непременно будут отмечать вновь и вспомнят добрым словом нас, Свидетелей Первого.

— Не знаю… Это ведь только игра в цифры.

— Но вы же отмечаете свой день рождения!

— Нет. Вот если бы все изменения, которые происходят в человеке за год, происходили за день… Тогда бы стоило его отмечать. А так…

— Удивительно! Неужели никогдашеньки не отмечали? И друзей не поздравляете?

— Ну бывает, конечно.

— А нас пригласили на День Рождения Времени! Просто восхитительно… Вы книгу напишете — обязательно подарите нашей библиотеке. Очень благородная идея — книга про меценатов.

— Ну, все это затеяно для того, чтобы выбивать деньги из следующих меценатов, — возразил я. — Чтобы богатый человек видел: смотри, поможешь детишкам или искусству, и про тебя выпустят такую же красивую книгу…

— Но ведь это верно, — заметили Фиолетовые Букли, — за добро следует платить добром.

В кафе напротив мэрии сидел Морис. Делал вид, что читает каталог аркашонской недвижимости. Я зашел в кафе, взял пиво «Дэсперадос», проходя мимо столика Мориса, споткнулся и вылил ему на макушку треть бутылки. В заданном ритме. Вылил бы больше — засунутый барменом в горлышко кусманчик лайма помешал. Я, конечно, раскланялся-извинился. Морис невнятно хрюкнул сквозь зубы. Взгляд его был надежно скрыт очень темными очками, но было ясно, что взгляд наждачен.