Подобно тысяче громов - Сергей Юрьевич Кузнецов Страница 11

Так все и началось. Так и началось, когда Горский попросил расскажи-ка мне об этих людях. Почему он это сделал? Неужели чувствовал: в этой истории есть какая-то возможность лично для него, открытая дверь будущего, через которую он может ускользнуть из квартиры на четырнадцатом этаже, бежать от инвалидного кресла, одной и той же музыки, тангхи на стене? Или просто - ему всегда хотелось во всем разобраться, докопаться до истины - будь то история убийства или устройство вселенной. ЛСД показывает мир таким, каков он на самом деле. Весь мир - внутри черепной коробки. Сможет ли он, полупарализованный калека, расширить свое сознание до такой степени, чтобы понять мотивы людей, которых ни разу не видел? Сможет ли он распахнуть закрытые двери их прошлого, вытащить из шкафов скелеты, найти убийцу? Да, это была возможность - и поэтому Горский попросил расскажи-ка мне об этих людях.

Антон начал рассказывать, Алена забивала косяк за косяком, Горский сидел, полуприкрыв глаза, и слушал, впервые пытаясь вообразить семерых одноклассников, еще не подозревая, что эта цифра здесь - самое важное.

Владимир Сидоров, Сидор. Высокий и сдержанный. Отец, наверное, был военным, учил: береги честь смолоду! Учил Родину любить, в сердцах говорил "надо было тебя в Суворовское отдать, может, стал бы человеком", учил стоять насмерть, уважать начальство, гордиться страной. С неодобрением слушал рок-музыку, доносившуюся из комнаты сына, с гордостью проводил в армию, надеялся - там человеком сделают. Впрочем, ошибся: Сидор вернулся из армии, как раз когда прозвенел первый звоночек - умер Брежнев. Отец еще не знал, что этот звонок звонит и по нему самому, звонит по Империи, которой он служил всю жизнь. В Университете Сидор пошел по комсомольской линии, отец гордился - пока не увидел, как комсомольцы превращаются в коммерсантов, но было уже поздно. Сидор купил квартиру, из родительской съехал, отца видел только по выходным, хлебал жидкие щи на кухне, говорил Пап, в следующий раз давай лучше в ресторан сходим, а?, кривился, когда отец ругал Горбачева, демократов и Ельцина, говорил ну их всех. Однажды после поллитры на двоих Сидор сказал: "Пап, да всему, что умею - я у тебя научился!", отец вспылил, крикнул: "Я тебя воровать не учил!", а Сидор рассмеялся: "Ты меня учил стоять насмерть, этого достаточно", выпили еще по рюмке, помирились.

А мать? А матери у Сидора не было, развелись, когда мальчику было два года, уехала, он даже не спрашивал - как и куда. Отец его воспитал, отец. Всему, что умею - я у тебя научился. Больше не у кого, в самом деле.

Борис Нордман, Поручик. Суетливый, хаотичный, подвижный. Откуда прозвище? Вероятно, еще с восьмого класса, когда, едва ли не впервые напившись, Нордман похвастался, что он - из княжеского рода Голицыных. Вероятно, хотел, чтобы его называли Князем, но Альперович тут же заметил, что Нордман наверняка происходит не от князя Голицына, а от Поручика Голицына, который бухал с корнетом Оболенским, когда большевики вели их девочек "в кабинет". Нордман подкрутил воображаемый ус, объявил девочек-с у меня никому еще увести не удавалось!, но прозвище Поручик прилипло навсегда. Все, что он сделал - объявил себя Поручиком Ржевским: он действительно был скорее похабник, чем остряк. Разбогатев, Поручик сделал из прозвища хобби и начал скупать все, что могло иметь отношение к знаменитому герою 1812 года: комплекты гусарской формы, фарфоровые статуэтки, шпоры, сабли и полковые знамена…

Леня Онтипенко, толстый, нескладный, в круглых очках на рыхлом лице. В детстве ходил в музыкальную школу, но мечтал быть поэтом. Пописывал стихи, стеснялся показать даже родителям, не говоря уже о девочках, в которых начал влюбляться со второго класса. Неисправимый романтик - кем же еще быть сыну скрипачки и дирижера? С детства слышал историю о том, как папа увел маму у первого мужа, партийного босса, увел, несмотря на то, что старше мамы на пятнадцать лет, а мама была юной красавицей: до сих пор по всему дому висят ее фотографии, со скрипкой и без. Впрочем, если говорить о музыке, то Леня предпочитал рок и даже пытался организовать в школе небольшую группу - увы, безрезультатно. Он позже всех пришел в бизнес, до последнего момента сопротивляясь предложениям Сидора и Поручика: однако работа в музыкальной библиотеке, куда он попал после института (да и то - после папиного звонка директору) не давала ни денег, ни славы. Стихи постепенно забросил, как и музыку в свое время.

Андрей Альперович, нервный, худощавый брюнет; человек, похожий на Будду, главный интеллектуал в классе, ближайший Ленин друг, сын двух мэ-нэ-эсов, время от времени таскал в школу Самиздат и пересказывал передачи "Голоса Америки". Пошел в "керосинку", прекрасно закончил и почти сразу же занялся коммерцией, поначалу - вместе с Поручиком, потом - под прикрытием комсомольских кооперативов Сидора. Он придумывал самые удачные и парадоксальные схемы и считался мозговым центром всей компании. Последнее время у него какие-то отдельные дела - Сидор, улыбаясь, говорил жадность фраера сгубила, потому что в глубине души до сих пор считал Альперовича фраером, не в блатном смысле слова, а просто - слишком легковесный, слишком нервный, сразу видно - пороха не нюхал, в армии не служил. Я бы еще подумал, идти ли с тобой в разведку, говорил Сидор, но на самом деле знал: конечно, идти. Если не доверять друзьям - то кому же?

Роман Григорьев, молчаливый, полусонный. Они не дружили с ним в школе, претил комсомольский задор, считали, что Ромка скуповат, в гости на день рождения не позовет, принесет только в школу каких-нибудь конфет подешевле - и все. Только потом узнали - рос вдвоем со старшим братом у матери-одиночки, в полной нищете. Какой уж тут день рождения, дай бог, чтоб на еду хватило. Потому и рвал горло на собраниях, вписывался в любые летние лагеря, поездки для комсомольского актива - неделя на казенных харчах, скажи плохо? Почти все силы уходили на то, чтобы не показывать своей зависти: у одноклассников всегда деньги, новая одежда, у Онтипенко - фирменные джинсы, а Нордмана - магнитофон "Грюндиг", даже у Сидора костюм, в котором он ходил на вечеринки. Рома носил перешитые вещи старшего брата, а чаще всего - школьную форму. Произнося на собраниях заученные речи о странах капитала, где все покупается и продается, он думал, что деньги - везде деньги, и в СССР тоже все можно купить и продать, просто для этого есть черный рынок, брат рассказывал, еще до того, как сел за компанию с дружками, решившими организовать подпольный цех по пошиву "импортных" шмоток. Они не успели даже продать первую партию товара, когда к ним вломились менты: похоже, конкуренты сдали. Рома остался с матерью - и постарался забыть о больших деньгах. Он знал: второго ареста мать не переживет. В институте был комсоргом курса, потом - освобожденным секретарем. Когда случилась перестройка, понял: теперь можно. Подобно Сидору, стал комсомольским коммерсантом - но работать вместе они начали позже: чересчур сильна была старая неприязнь.

С Женей они поженились в 1990 году. В школе Женя была толстушкой, никто из мальчиков даже не смотрел на нее, но потом вдруг неожиданно похорошела. Она окончила пединститут и работала редактором в каком-то издательстве. Роман взял ее в дело, чему-то подучил, что-то сама поняла и через год-другой стала равноправным партнером. Конечно, думал Роман, она должна помнить, кому всем обязана, - но никогда не говорил об этом вслух, ни ей, ни другим. Женя была красавица, этим все сказано: красота - тоже форма капитала, как деньги, на красоту тоже можно купить почти все. Рыжеволосая, стройная, длинноногая… ей шли дорогие платья, бриллиантовые кольца, золотые украшения. Сейчас ее тело стыло в морге, а Горский пытался представить себе Леру.