Товарищ Анна - Ирина Богатырева Страница 11

Валька порой даже не совсем понимал, откуда эта Анна взялась. Она рассказывала, что реконструкция была ее увлечением со школы. Сергей Геннадьевич был ее учителем истории, товарищи в подвальчике — его выпускниками разных лет. Круглолицая отличница Лиза, оказавшаяся беспечной и смешливой девчонкой, заканчивала школу в этом году.

— Клуб большой, — рассказывала как-то Анна, когда возвращались к метро. — Сергей Геннадьевич строит его наподобие ячеек, как тогда было. Он один знает всех членов клуба. Остальные и не знают даже, сколько всего ячеек. Есть между ними связисты, но они знакомы только друг с другом и не имеют права говорить, сколько человек в их группе. В группах не знают даже, кто связист, знает только один еще человек. В случае потери связиста он занимает его место. Все материалы по контактам друг с другом связисты хранят в тайнике, известном этому второму.

— Как все серьезно, — ухмыльнулся Валька. — На фиг?

— У нас все должно быть, как тогда, — уверенно ответила Анна.

— Но зачем? Ведь не следит же за вами никто. Можно было бы и упростить все, если это только игра.

— Игра. Но в ней такие правила. В игре нет ничего серьезней правил.

— А у тебя роль какая? — спросил Валька. — Ты, случаем, не связист?

Он смеялся, но Анна обдала его холодным взглядом и сказала глухо, что, будь она связистом, не призналась бы все равно, потому что Валька вообще пока в ячейке никто. Он не обиделся. У него было легкое настроение.

— Я же вижу, что у тебя роль какая-то особенная, — продолжал он шутливо допытываться, — не верю, что ты так просто.

— Почему? — поинтересовалась Анна аккуратно.

— Ты активистка. Комсомолка-спортсменка-отличница! И Геннадьич тебя Анечкой зовет и не как ко всем относится. Дураку ясно, что ты не на последних ролях. А может, ты организатор всего этого?

Анна молчала. По глазам Валька догадался, что не ответит, бесполезно пытать. Он посмеялся и отстал, но ее недоверие задело сильнее, чем он сам ожидал. Разговор засел в голове, и постепенно стало казаться, что не просто свою роль в ячейке, свою роль в игре скрывает Анна. За молчанием показалось что-то большее — что-то между ней и Сергеем Геннадьевичем. Почему показалось так, Валька не понимал сам, но это вдруг засело внутри как заноза и не хотело выходить. Ему стало казаться, что Анна ходит в группу только ради Сергея Геннадьевича, что она влюбилась в него любовью отличницы-дурочки еще в школе, вот и ходит, не может отлипнуть до сих пор. Поверить, что Анна действительно думает так, как говорит, как говорят все в подвале, Валька почему-то не хотел, подобное объяснение казалось ему проще. Геннадьич стал неприятен, он не мог спокойно слышать его негромкий усталый голос, не мог спокойно смотреть на лицо с мелкими чертами, стареющее, с отечными глазами и щеками, на очки в старомодной круглой тонкой оправе, которыми он поблескивал в подвальной полутьме.

Вальку стала мучить ревность, но она не находила себе предмета, и он цеплялся за всех, кто оказывался подле Анны. Все в подвальчике благоговели перед Анной, это было видно, к ней тянулись, но ее внешняя холодность и отстраненность не подпускали никого ближе чем на рукопожатие. Был только один — Станислав, парень высоченный, сутулый, длиннолапый, с громовым голосом и выболевшим, как после оспы, лицом. Если они с Анной приходили раньше, чем начиналось собрание, он подходил к ней со словами: «Барышня, можно ручку?» — и целовал, переламываясь со своей высоты пополам. Анна всегда при этом негромко мелодично смеялась. Потом они садились рядом и говорили о чем-то, что не касалось ячейки. Больше ни с кем Анна не говорила о жизни вообще, вне этого подвала и тех идей, которые витали здесь. Валька видел, что Стас Анне приятен, что с ним она становится веселее и проще, чем с самим Валькой, все это его задевало, он сидел рядом молча, стараясь не слушать их разговор и смех, а внутри все клокотало.

Но когда приходил Геннадьич и начиналось занятие, ревность притуплялась, и Валька медленно засыпал. Беседы велись про историю, а он не смыслил в этом и не хотел смыслить. У каждого члена ячейки была своя тема, которой он занимался. У Станислава — первые годы после гражданской войны, у Лизы — партизанское движение в Сибири и на Дальнем Востоке, кто-то увлекался отдельными фигурами вроде Чапаева, Буденного, Фрунзе, кто-то фанател на оружии. Анна была специалистом по культуре начала века: архитектура, живопись, в том числе агитплакаты, песни. Получалось, что каждый реконструировал свой кусочек того мира, чтобы в будущей игре все было правдоподобно, по-настоящему. Игра была намечена на лето, пока только разрабатывался сценарий. Они обсуждали работу друг друга, последние книги по своим темам, причины каких-то событий, поведение их участников и итоги. Очень часто начинали говорить все вместе, с жаром спорили, вели себя, будто были на сцене, и сыпался из них язык газетный, пафосный, звонкий, как медь. Во флегматичном Вальке все тогда напрягалось. Он просыпался, откидывался к стене и смотрел с напряженной улыбкой, как человек, столкнувшийся со стихией и пережидающий ее. Сам он никогда не спорил и вообще в подвальчике молчал.

В тот вечер, когда они опять расшумелись, Валька не выдержал, потихоньку встал и вышел на улицу покурить. Недавно прошел дождь, воздух был холоден, влажен, во дворе под фонарем одиноко гуляла женщина с черным пуделем. Вальке хорошо дышалось, он немного помечтал о доме, а потом сигарета докурилась, и он, как привязанный, поплелся обратно в подвал.

Товарищи еще не угомонились. Из прошлого их снова вынесло на современность, и теперь они, похоже, не спорили, но говорили почти хором, подхватывая мысли друг друга, будто перекидывали мяч из скомканных старых газет, языком которых они говорили.

— Современный мир с его глобализацией, с потребительским отношением к человеку…

— …с фантастическим социальным неравенством…

— …с ложью, с бессовестной манипуляцией обывательским сознанием…

— …с поголовным бесправием, с ксенофобией…

— …с растущим бескультурьем, невежеством, с превращением людей в ходячие машины без ума и совести!

— Такое общество не может развиваться и требует…

— …ему просто критически необходим!..

— …передел на всех уровнях.

— С непременным переделом собственности!

— С новыми законами, с новым обществом!

— Уже наши сверстники становятся послушными, бездумными рабами этого строя, а тех, кто придет за нами, будет уже не спасти!

— Люди думать разучились! Думать! Одни компьютеры вместо головы! — крикнула громче всех Лиза.

Глаза их горели, лица были одухотворены гневом, и все обращались в сторону Сергея Геннадьевича. Он один сидел молча, спокойно, и лицо его и руки, сцепленные на столе, казались желтыми под рыжим абажуром.

— Товарищи, — сказал он, когда все наконец выпустили пар. — Успокойтесь. Я понимаю ваше молодое горячее устремление. Ваши выводы относительно общества жестоки, но справедливы. Но поверьте мне, товарищи: пока что, на данный, так сказать, момент предпосылок к революционной ситуации в России нет.