Осени не будет никогда - Дмитрий Липскеров Страница 11

— Что?!. — привстал полковник с места.

— Обмен веществ. Кушаю я вовсе мало, а вес растет и растет.

— Тогда из органов надо! По состоянию здоровья! Надо ученым сказать, чтобы у свиней нарушали метаболизм искусственно, тогда во всей стране мяса дармового будет навалом… Как ты зачеты по физподготовке сдашь?

— А я не буду, — хмыкнул Пожидаев. — За меня Душко сдаст!

Здесь полковник Журов вспомнил, зачем вызвал старшину, и почти выпрыгнул из-за стола.

— Это какой такой самострел?! Тебя спрашиваю, кретин!

— Обычный, — по-прежнему спокойно отвечал старшина.

Он был из тех субъектов человеческой породы, которые на начальство не обижаются, как на барина лакеи, но если кто младше по чину чего-нибудь вякнет поперек, загрызет, как волк овцу.

— Парень неопытный, не знал, где предохранитель! — объяснял Пожидаев. — Вот и выстрелил в себя!

— Да ты понимаешь… — полковник хотел было смачно выругаться, но второй официальный язык не выдал ему подходящей комбинации, потому он продолжил на литературно-разговорном: — Ты понимаешь, чем все это может обернуться?!.

— Не-а! — честно признался старшина и безо всякого стеснения почесал жирную ляжку, как будто его вша донимала.

— Ты чего, совсем дурак?! — доходил полковник. — Если ты думаешь, что только Душко попрут из органов, то в башке твоей вместо мозгов страус яйцо снес!

Старшина гоготнул. Смешно у начальства про яйцо получилось.

— Чего ржешь! — слегка осадил старшину полковник. Ему тоже показалось, что смешно сказал. Он присел на краешек стола, где мостился бюстик Президента, случайно столкнул его задом и ойкнул от сочного удара гипса об пол.

— Ах! — сложил толстые ручки на груди Пожидаев.

Полковник затолкал черепки под стол ногой, повернул ключик в шкафу и достал с полки идентичный бюстик.

— Так вот, инкубатор, поясняю для птицеферм, — Журов покрутил гипс в руках и поставил на середину стола. — Душко попрут без сомнений! Старшего наряда Хренина под суд отдадут, за передачу личного оружия младшему по званию, вследствие этого за произошедшую халатность, повлекшую ранение человека!

У Пожидаева зачесалась другая ляжка, и он стал грешить на «Мамлюбу», командующую продажными девками под аркой магазина «Наташа». Говорила, мразь, что чистенькую дает, юную хохлушечку из Донецка. Ладно, подумал, разберемся…

— Тебе понятно? — наклонился вперед полковник.

— Как не понять, — развел руками старшина. — Двадцать пять лет в органах!

— Дальше самое интересное… Кто старший был над патрулем?

— Я… Вы же сами знаете…

— Тебе сколько лет?

— Пятьдесят один, — ответил Пожидаев, не понимая, куда клонит полковник.

— В двадцать четыре часа из органов! Что делать будешь без ксивы?!! Шавармой торговать? Ну, конечно, пенсия, рублей шестьсот! Бабки по сим временам огромные! Супругу порадуешь постоянным пребыванием дома. Кавказцы тебе рожу бить будут два раза в день! — полковник посмотрел на бюстик. — С меня, конечно, тоже звезду снимут и отправят куда-нибудь в Северный округ… Я-то через год восстановлюсь, у меня связи, а ты, Пожидаев, от инсульта сдохнешь, потому что не на ком станет злобу вымещать! И никакая фемина тебе за бесплатно не даст! Даже «Мамлюба» не ляжет.

Здесь старшина струхнул не на шутку. Как будто кино короткометражное посмотрел с плохим концом, да еще про себя. Он живо представил свою особу в поварском колпаке, торгующую шаурмой, бок о бок с черномазым, будто наяву услышал, как тот орет на него на своем чучмекском, а он, старшина российской милиции, только кланяется чурке в ответ… Ой, мама!.. Жена, и так еле терпящая его за прокорм и разные материальные удовольствия, без денег озлобится окончательно, как вервольф из фильма про бабу-оборотня, загрызет, запилит его до кровоизлияния в страусиное яйцо, как полковник предсказывает, и похоронят его без почестей, в фанерном гробу… Чего уж говорить о молоденьких хохлушках!.. А еще и Пинцета крысы сожрали!..

Пожидаев вытянулся по струнке и, чеканя каждое слово, спросил:

— Что делать, товарищ полковник?

— Это я должен тебе сказать, что делать?! Сутки на размышление! И не дай Бог, не придумаешь!

Вечером, находясь дома, Пожидаев целых два часа принимал душ. Во-первых, чесалось, а во-вторых, голова пыталась найти выход из сложившейся ситуации.

Между тем, его супружница, кондитер фабрики «Большевичка», и на две трети азербайджанка — Алия Марковна слегка обеспокоилась изобильными купаниями мужа, вошла в ванную, обнаружив супруга живым и мокрым. Он ее не услышал из-за шума душа, а она любовалась его телом, пытаясь определить, какая часть занимает во вселенной больше места — задница, или живот, закрывший навсегда и от нее, и от самого старшины первичные половые признаки. То, что вдруг разглядела Алия Марковна, заставило восточную женщину завизжать на всю «хрущевку», затем схватить таз и метнуть его в голову мужа. Хорошо, промахнулась и обрушила лишь часть плитки в ванной.

Пожидаев так испугался, как будто банда чеченцев ворвалась урывать его. От ужаса старшина поскользнулся, но, завертевшись на душевом поддоне волчком, чудом удержал равновесие.

— А!.. Что?!. Где!!! — завопил он, глядя в жирно обрисованные черной тушью, бешеные глаза Алии Марковны.

— Это что?! — направила кондитерша свой палец в сторону мужниной груди с жидкой порослью рыжеватых волос, среди которых свободно, будто по шенгенской визе, передвигались черные насекомые. — Что это?!.

— Ман… — хотел было сказать старшина, но осекся и ответил более культурно: — Вши. В «обезьяннике» от бомжа хватанул, — соврал он находчиво.

Алия Марковна подошла к обнаженному мужу вплотную, взялась обеими руками за складки жира на животе и подняла их, словно одеяло со спящего, обнаружив давно не интересующий ее крючок с крошечными орешками и такую же, как на груди, подвижную живность вокруг.

— Ну, бомжара! — склонился над своим хозяйством Пожидаев.

— Стоять! — завопила жена, и он выпрямился перед нею, как перед министром внутренних дел.

Через десять секунд она уже брила плоть мужа опасной бритвой, которой обычно наводила порядок у себя под мышками. Ее так и подмывало резануть по крючку с орешками, отсечь весь этот ненужный урожай напрочь. Пожидаев чувствовал эмоциональную зыбкость момента, а потому был покорен, как агнец Божий.

Когда Алия Марковна закончила, старшина стал похож на пупса. Красный телом от отточенной бритвы и горячей воды, он с ангельским выражением лица попытался было вылезти из душа, но вновь услышал яростное «Стоять!». Застыл, как было приказано.

Жена Алия Марковна покинула ванную комнату, и Пожидаев вскоре услышал, как хлопнула входная дверь.

«Ушла? — подумал он. — Ушла навсегда? Как же я буду один!»