Тот, кто стоит за плечом - Олег Рой Страница 11

– К-какой мужик? – Ей пришлось нагнуться, маскируя внезапный страх. И откуда он только взялся – липкий, противный, как змея, ползущий по позвоночнику. Она сама не понимала, отчего так испугалась. Чувство было иррациональным и, возможно, потому ошеломительно сильным.

– Не знаю, он не представился. Странный какой-то. Будто издали звонил – в трубке одни помехи. А когда я сказал, что тебя нет, сразу отключился.

Ольга медленно сняла туфли и только после этого нашла в себе силы ответить как можно безразличнее:

– Так это Рома. Он должен был мне позвонить. Ты что, уже родного дядю не узнаешь?

Она не знала, зачем сплетала эту явную ложь – просто нужно было говорить, уверить сына, а главное себя, что все хорошо, все под контролем.

Сашка с сомнением покачал головой, принимая из рук матери старенький застиранный плащ.

– Что я, дядю Рому не узнаю?..

– Нет, нет, это он! – горячо заговорила Ольга. – Просто он пьяным был. Ты же знаешь, что Рома пьет… Сейчас у него подряда нет – вот и ушел в запой.

Лицо Саньки по-прежнему выражало недоверие, однако спорить он не стал, только пожал плечами и удалился в комнату. Когда Ольга заглянула к нему, Саша сидел за компьютером перед открытой аськой и с сосредоточенным видом пялился в экран, точно ожидая оттуда божественного откровения.

Ольга не стала его тормошить. У сына уже своя, почти взрослая жизнь… Мальчик очень переменился за время, что прошло после ухода Николая, но сейчас, похоже, переживает уже не из-за отца. «Эта Лиля… наверное, дело в ней», – решила Оля, но расспрашивать Сашку опять же не стала: придет время – сам все расскажет.

Она очистила от жирной осенней грязи туфли, прошла на кухню и принялась рубить капусту на борщ. Кто же звонит ей? И зачем? Может, просто хочет запугать?.. Если и вправду маньяк?.. Что тогда делать? Ольга отложила нож и взялась за телефон: надо позвонить Николаю. Он оперативник, он разберется… Но палец так и завис над кнопкой вызова.

Николай ушел. Он ясно дал понять, что ему нет никакого дела ни до нее, ни до сына. Звонить и просить о чем-то невозможно.

Надо справляться со всем самой. Надо оставаться сильной.

Ольга снова взялась за нож и принялась рубить капусту с такой яростью, словно в этом несчастном кочане заключалось все мировое зло, вся несправедливость.

Как странно, что с Колей все сложилось именно так… Начиналась их история совсем по-другому.

– Знаешь, я циничный мент, – несколько рисуясь, говорил Николай, заглядывая Оленьке в глаза, – но готов плакать, как младенец, когда только представлю, что мог пройти мимо тебя!

Они сидели на ковре в его комнате. За окном покачивались на холодном мартовском ветру голые ветви деревьев. Между ними горела свеча, и от ровного желтого пламени, а может быть, от ласки любимых глаз Оленьке было необыкновенно тепло.

– Этого не могло не случиться. Мы не могли пройти мимо друг друга, – ответила она, не отводя взгляда.

Она чувствовала, что говорит истинную правду, что даже жестокий мир не настолько несправедлив, чтобы они прошли мимо друг друга, разминулись, а потом всю жизнь страдали, смутно ощущая какую-то странную неправильность – неуловимую, но еще более болезненную от этого. Скорее всего, каждый из них встретил бы кого-нибудь, завел семью, детей, но все это было бы не то, и человек, который рядом, порой вызывал бы легкое недоумение просто потому, что был бы не тем…

– И опять между нами пламя. Я даже думаю, что это наш символ, – сказал Коля и, не боясь обжечься или подпалить одежду, прямо над огоньком свечи потянулся к Оле.

Она тоже всем телом подалась к нему. Их губы встретились над трепещущим огнем умирающей в муках, плачущей восковыми слезами свечи – безмолвного свидетеля и регистратора их счастья.

– Какая же ты у меня красивая! – пробормотал Николай, судорожно гладя Олю по волосам, по спине…

Это нечаянное «у меня» заставляло ее сердце колотиться еще быстрее, и Оленьке казалось, что вот сейчас, еще мгновение – и она точно умрет от счастья, потому что стоит ли жить после того, как испытал такое!..

Но она не умерла, и они с Николаем любили друг друга – то возносясь в небо, то проваливаясь в пропасть. И это было прекраснее и правильнее всего на свете…

А спустя еще месяц Оля поняла, что беременна. Эта неожиданная (да-да, она не была маленькой девочкой и могла бы соображать, от чего появляются дети, но почему-то не соображала, забыв обо всем) беременность поставила крест на планах, связанных с институтом. Но вопрос, оставлять или не оставлять ребенка, даже не встал ни перед ней, ни перед Николаем Сазоновым.

Когда она, краснея и сбиваясь, сообщила Коле, что у них, кажется, будет ребенок, Николай посмотрел на нее очень серьезно.

– Значит, нельзя затягивать с посещением загса, – сказал он как о чем-то само собой разумеющемся.

И Оленька наконец смогла выдохнуть, потому что не раз читала в книгах о переломном моменте отношений и о том, как иногда самые прекрасные принцы при сообщении о возможности появления наследника вдруг краснеют, бледнеют, садятся на коня и, пришпорив его, мчатся в неведомую даль.

Ее Коля был не таким.

Саму свадьбу Оля помнила довольно плохо. Память сохранила только фрагменты, словно куски разорванной фотографии: купленное на рынке простенькое белое платье; прибывшая по такому случаю ее родня, немного испуганная и теряющаяся в столичной суете; Колин друг детства Владимир – тот самый мрачный тип из дискоклуба, который присутствовал при их знакомстве, и снова – удивление от холода его пожатия, когда он коснулся ее руки, чтобы поцеловать пальцы; скудный стол с привезенными мамой деревенскими угощениями – зарплата у Николая оказалась совсем маленькой, едва ли не меньше, чем у самой Оли; завистливые глаза единственной присутствующей подруги Оксанки: «Ну и повезло тебе, подружка! Москвича отхватила!.. Хотя… Я бы взяла другого…»

Тогда Оля была счастлива, тогда она знала, что их семья преодолеет все трудности. Тогда рядом с ней был первый самый важный человек в ее жизни. Вторым, но отнюдь не менее значимым, стал Сашка.