Любовь - Карл Уве Кнаусгорд Страница 11

— Я не хочу, — немедленно сказала Ванья, не успел я поставить перед ней тарелку.

— Не хочешь — не надо, — ответил я. — Но вдруг Хейди захочет?

Я подцепил на вилку пару стручков и все-таки поднес Ванье ко рту. Она сжала губы и помотала головой.

— Не вредничай, — стал я уговаривать. — Я знаю, что вы голодные.

— Давай в поезд поиграем, — сказала Ванья.

Я взглянул на нее. Обыкновенно она смотрела бы или на поезд, или на меня, скорее всего умоляюще, но сейчас она говорила просто в воздух.

— Конечно, давай поиграем, — сказал я и с Хейди на руках переместился в угол комнаты; я втиснулся между детской мебелью и местом для игр так, что коленки почти уперлись в подбородок. Я разбирал пути и передавал кусок за куском Ванье, чтобы она сама их составляла вместе. Когда у нее не получалось, она давила на них со всей силы. Я выжидал и вмешивался, когда мне уже начинало казаться, что сейчас она в ярости зашвырнет кусок дороги куда подальше. Хейди норовила в любую секунду разломать дорогу, и я искал взглядом, куда бы перенацелить ее энергию. Пазл? Мягкая игрушка? Маленький пластмассовый пони с длинными ресницами и пронзительно-розовой синтетической гривой? Все это она отшвырнула.

— Папа, помоги мне, — позвала Ванья.

— Угу. Давай вот здесь построим мост, чтобы поезд ездил по нему и под ним. Годится?

Хейди схватила деталь моста.

— Хейди! — сказала Ванья.

Я забрал деталь у Хейди, она завопила, я встал, держа ее на руках.

— У меня не получается! — сказала Ванья.

— Я сейчас вернусь, только отнесу Хейди маме, — сказал я и пошел на кухню, примостив Хейди на бедро, как опытная мать. Линда болтала с Густавом, единственным среди родителей «Рыси» обладателем нормальной старой профессии, они с ним как-то нашли друг друга. Жизнелюб, лицо всегда сияет, короткое, плотно сбитое тело упаковано в хорошую приличную одежду, мощный затылок, широкий подбородок, лицо плоское, но открытое и легкое. Он любит поговорить о книгах, и сейчас речь у них шла о Ричарде Форде.

— У него потрясающие книги! Читала? Например, герой — простой парень, риелтор, и вот Форд рассказывает его жизнь, такую будничную, такую понятную, что вся Америка читает. Потому что там дух американский, самый пульс этой страны!

Густав мне нравился, не в последнюю очередь за что-то очень правильное в нем, производное от простой, в сущности, вещи — наличия нормальной приличной работы, каковой, однако, не может похвастаться ни один из моих знакомых, не говоря уж обо мне самом. Мы с ним были одного возраста, но я воспринимал его как человека лет на десять старше. Он казался мне таким же взрослым, какими казались в детстве родители.

— По-моему, Хейди пора укладываться спать. Ты не хочешь пойти с ней домой? А то она явно устала. И голодная наверняка.

— Хорошо, поем и пойду, ладно?

— Конечно.

— А я подержал твою книгу в руках! — заявил Густав. — Зашел в книжный, а там она стоит. На вид интересная. Она в «Нурстедтсе» вышла?

— Ага, в «Нурстедтсе», — сказал я и натужно улыбнулся.

— Но ты же не стал ее покупать? — стала подзуживать его Линда.

— Нет, в этот раз не купил, — ответил Густав и промокнул губы салфеткой. — Она об ангелах, да?

Я кивнул. Хейди немножко сползла с моих колен, я подтянул ее повыше и почувствовал, что памперс очень тяжелый.

— Давай переодену ее, пока вы собираетесь, — сказал я. — Ты сумку из коляски не приносила?

— Принесла, она в коридоре лежит.

— Хорошо, — сказал я и пошел в коридор за памперсом. В гостиной носились Ванья и Акиллес, прыгали с дивана на пол, вскакивали, снова залезали на диван и опять спрыгивали. Я почувствовал тепло в груди. Наклонился и достал из сумки памперс и влажные салфетки; Хейди висела на мне как коала. Пеленального столика в ванной не было, я положил Хейди на кафельный пол, стянул с нее колготки, отодрал липучки на подгузнике, снял его и выбросил в мусорное ведро под раковиной; Хейди все это время серьезно смотрела на меня снизу вверх.

— Пи-пи делала, — сказала она, повернула голову вбок и уставилась в стену, как будто это не на нее я надевал подгузник; у нее с младенчества такая манера.

— Ну вот, — сказал я. — Готово!

Потянул ее за руки, и она встала. Колготки, оказавшиеся влажноватыми, я отнес в колясочную сумку и там же нашел чистые легинсы, сверху я надел на нее коричневую вельветовую курточку на пуху, подарок Ингве ей на год. Линда пришла, когда я возился с ботинками.

— Мы вас скоро догоним, — сказал я. Мы поцеловались, Линда взяла одной рукой сумку, другой Хейди, и они ушли.

По коридору в комнату, очевидно спальню, с визгом пронеслась Ванья, преследуемая Акиллесом, и оттуда раздался ее возбужденный вопль. Идея вернуться на кухню снова за тот же стол не привлекала, я зашел в ванную, заперся и несколько минут просто стоял. Потом ополоснул лицо холодной водой, обстоятельно промокнул белым полотенцем, увидел в зеркале свой взгляд, истово мрачный, лицо, застывшее в маске такой фрустрации, что я аж вздрогнул.

На кухне моего возвращения никто не заметил. Хотя нет, невысокая сурового вида женщина с короткой стрижкой и заурядными, угловатыми чертами лица коротко взглянула на меня поверх очков. Что ей может быть от меня надо?

Густав и Линус обсуждали разные пенсионные схемы, молчаливый мужчина в ковбойке а-ля пятидесятые был увлечен беседой с сыном, непоседливым мальчишкой со светлыми, почти белыми волосами, он держал его на коленях, и речь у них шла о футбольном клубе «Мальмё»; Фрида договаривалась с Мией о клубном вечере, который они должны будут открывать; Эрик и Матиас сравнивали разные телевизоры, и Линус мечтал вклиниться в этот разговор, понял я по его взглядам в их сторону и коротким репликам, которыми он отвечал Густаву, чтобы не оказаться невежей. Та женщина с короткой стрижкой единственная не была вовлечена в беседы, и, хотя я старательно не смотрел в ее сторону, она сама вскоре развернулась в мою, подалась вперед и спросила, доволен ли я детским садом. Я ответил да. Приходится делать много разных вещей, добавил я, но оно того стоит, безусловно, ты же знакомишься с приятелями своего ребенка, а это важно, на мой взгляд.

Она безразлично улыбнулась в ответ на мои слова. Какая-то в ней чувствовалась тоска, несчастность.

— Черт! — вдруг ругнулcя Линус и вскочил со стула. — Что они там вытворяют?

Он ринулся в ванную и вернулся, ведя перед собой Ванью и Акиллеса. Ванья улыбалась от уха до уха, Акиллес выглядел немного виноватым. Рукава его пиджачка были насквозь мокрые, а голые Ваньины руки блестели от воды.

— Они залезли руками в толчок чуть не по плечо, — доложил Линус. Я посмотрел на Ванью и не смог сдержать улыбку.

— Так, молодой человек, вам надо переодеться, — сказал Линус, препровождая Акиллеса в коридор. — А потом вымыть руки с мылом.