По любви (сборник) - Эдуард Поляков Страница 10

– Ну, Партизан, поехали, что ли? – позвал Анатолий, обойдя в последний раз перед отъездом свой «газик» и, довольный осмотром, залез в кабину. Василий подошёл к нему как-то боком, отвернувшись и опустив глаза, выдавил:

– Я останусь, Толя.

– Как останусь? Ты чего это удумал? Не дури, дед. Двадцать километров.

– Я останусь. Мне тут надо.

– А что я Никитишне скажу – что тут тебя бросил?

– Скажи – на стоянку пошёл. Порядок навести. Прибраться. Пока трава не попёрла. А то, может, и останусь. Май на дворе. Поезжайте… Поезжайте… Я приду сам потихоньку.

– Ну гляди…

Мужики уехали.

Василий пошёл опять к озеру и сел у берега на широкую гнилую берёзину. Хотел было выпить водки, но без стакана, с горла не решился. Сунул за пазуху. Придёт время – выпьется. Призадумался.

Вот, значит, как всё выходит. Выживают нашего брата с насиженных мест, гонят и подталкивают куда подальше. Лишними мы стали. Как теперь без озера? И век-то мой уже на исходе. Что я ною? Не ною. А душа мается. Болит сердечушко за родимые места. Только вот сделать ничего не могу. Против тугой мошны не попрёшь. Раздавит. И не в том дело, что страшно, а ведь и в самом деле страшно за всё, что теперь творится в стране, а в том, что измельчал народец, всё водочке кланяется да кривому рублю радуется. А что, от этих рублей да баксов мериканских жизнь, что ль, лучше? Али счастья больше? Нет. Не по-нашему это богатейство. Ну, поставят здесь домики. Ну, заведут ценную рыбу. Ну, привезут девок и обслугу поставят. Станут с приезжих деньги брать. И неужто после всего этого будет такая радость в душе, когда ничего этого не было как сейчас, когда вот от этой волюшки дух захватывает и спокой вокруг вековой, кондовый? Нет. Не будет такой радости и спокоя. Для брюха и веселухи будет раздолье. Это правда. А в остальном – ну потешится хозяин, что кусок красивый урвал себе. Похваляться будет перед такими же жирными котами-толстосумами, как сам, да жировать на доходах.

Эх, Россиюшка, за что ж ты так мужика своего не любишь, за что ему опять терпеть да погибать, как сто раз уже терпел и погибал? Обман. Кругом обман. И отвернулась правда от этих мест. Неужто навсегда уступила место кривде, неужто до полной погибели?

Василий вздохнул. Тяжёлые мысли не отступали.

Он приподнялся, нагнулся над водой и зачерпнул ладонью из озера пригоршню водицы. Пригубил пахнущую тиной влагу.

– Ну, прощай, что ли… Живи до лучших людей. Дождёшься, чай. Авось придут времена…

Махнул рукой, прослезившись, на воду и зашагал в сторону села. Топал в валенках мелкими шажонками, став в один миг каким-то жалким трясущимся круглым комочком. Обходил дождевые лужи. Замечал по привычке, как просыпается всею своей загадочной силой и красотой весенний лес. И слёзы потихоньку отступали. Сменились какой-то блаженной улыбкой.

Отойдя километров семь от озера, отыскал в стороне от дороги сухую, но не сгнившую палку-клюку из молодой засохшей ели. Опёрся на неё. Шагать стало легонько. Точно мерил последний раз дорогу стуком о землю. Ещё километров через пять увидел на дороге двоих. Пригляделся.

Паренёк с девчушкой вышагивают. Рюкзаки выше голов торчат. Вот тяжесть-то! И-и-х, бедные!

– Здравствуйте, дедушка. А скажите, к озеру мы правильно идём? – спросил парень, вытирая ладонью пот со лба. Девушка его была бодрее. Ей по виду хоть на край света иди. Эти женщины народ выносливый. Вон как улыбается.

– Правильно идёте. Первый раз?

Он оглядел студентиков с доброй улыбкой. Эх, молодость-молодость! Любовь-любовь!

– А далеко нам ещё?

– Да полпути, считай, прошли. Вы, ребята, когда к озеру придёте, поворачивайте с дороги направо. Там посуше. И полянка хорошая есть. Налево – болото. Увязнете.

– Спасибо большое. А рыба есть в озере?

– Есть-есть. Наловишь, – улыбнулся Василий.

– А его ещё не перекрыли? Мы слышали, что его продают кому-то. По телевизору в новостях говорили. С целью оптимизации использования природных ресурсов.

– Не перекрыли пока. Иду оттуда. Отдохнёте. Счастливый путь.

Разошлись. Василий шагал и радовался. Ведь, поди ж ты, не перевелись ещё чудаки на свете! Бредут и бредут на встречу с природой. Ну и молодцы!

Пройдя ещё километра четыре, он вдруг заметил впереди на дороге свет фар и огромный остановившийся посреди неё джип. Рядом с ним людей. Мускулистые мужики смеялись. Справляли малую нужду. От греха подальше он сошёл с дороги в лес и пошёл мимо них лесочком.

– Ну ты ваще, бычара, такой шмалёр себе отхватил! Дай стрельнуть!

Братки приехали заценить владения своего босса и заодно выяснить на месте, что и как. Если кто из местных «колхозников» завис там – пугнуть, пригрозить, чтобы не шлялись по частным владениям. Такое было их первое задание. Устали. Вышли отлить, размять кости. У одного, который поехал с ними за компанию и был в форме полицейского (для пущей убедительности), был новенький пистолет. Один из друганов попросил пострелять. И стрельнул.

Отойдя от машины, стрелок раскорячился, как в американском боевике, раздвинув ноги и держа пистолет в обеих руках. Бил куда попало, в разные стороны. В лес. Косил под Рембо. Выхлопал всю обойму. Заржали. Получили удовольствие. И уехали.

В село Василий Иваныч в тот день не пришёл. Никитишна узнала от Анатолия, что дед просился остаться на озере. И успокоилась. Значит, открыл новый сезон старик. Ну, да и бог в помощь. На озере он как рыба в воде. Лишь бы не простыл. По ночам-то ещё холодком тянет от земли…

Нашли его по осени, в сентябре, грибники. Заявили в полицию. Опознала Никитишна по ушанке, телогрейке и валенкам. Там, у дороги на озеро, его и схоронили. Как партизана. Опосля миром помянули все его сроки. Разом.