Он говорит - Владимир Березин Страница 10

Мы с хозяевами проговорили полночи, всё о душещипательных вещах.

Жестокие люди, а мы были по-юношески жестоки, всегда сентиментальны. Теперь лемуры покинули нас, не прижились. Оттого поводов для сантиментов больше.

Всё затихло, дождавшийся, наконец, тишины лемур вылез и пошёл своей ночной дорогой. Он добрался и до меня, лежащего на пути. Я увидел два огромных глаза над собой.

Помедлив, лемур протянул свою лапку и погладил меня по голове.

А потом тихо ушёл.

И я прорыдал до утра».

Он говорит: «Когда дело к закату идёт, то спишь беспокойно, а, проснувшись в ночи, уже не думаешь, как прирастить благосостояние Родины какой-нибудь внутренней Сибирью.

Лежишь тихо и тупо смотришь в потолок.

Вспоминаешь былое — ну, что-нибудь дурацкое. То, к примеру, как мы всю жизнь боялись подписей и печатей. Печати-то только вот отменили, а я слыхал, что есть страны, где и подписей вовсе нет.

— Вот представим, что приходит ко мне Чёрный Человек и предлагает подписать какую-нибудь бумагу. Перечисляет какие-то непонятные фамилии тех, кто это уже сделал, придвигает ко мне флакон.

Я сразу начинаю суетиться, спрашивать:

— Это кровь?

— Чернила, — отвечает он.

И, главное, бумага должна быть какая-нибудь дурацкая. Даже не „Волга впадает в Каспийское море“, а „Десять часов пятнадцать минут“. Или, положим, цифра „восемь“ посреди листа.

— Подписывай, — говорит чёрный человек, — смотри, сколько народищу уже подписало.

— Хули? — начинаю напрягаться я. Я ведь и в ведомости за зарплату с некоторым испугом расписываюсь. И понятно, что начинается морок общественного безумия, потому что одним цифра „восемь“ кажется светочем правопорядка, а другим — убийцей демократии. Все действия для тех и других наполнены особыми договорными смыслами, цепочками ассоциаций. А меня и те, и другие, и третьи — сразу насторожили.

— Так ты против цифры „восемь“? Да? Или нет? — угрюмо спрашивает Чёрный Человек. И я понимаю, что не против, она круглая такая, соблазнительная, с двумя кругами — только хрен знает, что это всё значит. А вокруг уже страсти бушуют, все взад-вперёд с плакатами ходят — только одни на плакатах прямо цифру восемь носят, а другие — кверху ногами. И скажешь, что тебе цифра „восемь“ нравится, одни руки не подадут, а скажешь, что испытываешь к ней сильное отвращение — душой покривишь, да и, обратно, другие говном закидают.

— Знаете, — говорю я Чёрному Человеку, — я вообще-то в коллективных акциях не участвую, разве что при посадке деревьев и в застолье. Да и то, маленькими компаниями. Может, нахер? Нахер, а?

— Серёжа?! Как так? Нахер нельзя! — с возмущением говорит Чёрный Человек. — Серге-е-ей Александрови-и-ич!..

— Какой я тебе Серёжа? — отвечаю я. — Охренел совсем? Я Владимир Сергеевич.

— Так вы не Есенин? — удивляется он. — Фигасе! Столько времени с каким-то уродом потерял.

И уходит.

Ну, а я — засыпаю. Воображение штука утомительная, а сон, хоть и рваный, всё равно сон.

А там и утро, сестра с процедурами, завтрак, обход, а там и снова сон после обеда».

Он говорит: «А я служил военным представителем — но не в военной приёмке, а по зарубежным контрактам.

В Индии служил, например.

Россия всё время дружила с Индией. Замечено, что удобнее дружить с теми странами, с которыми не имеешь общей границы.

Русиш — хинди бхай-бхай, индийское кино и мода на йогу, визит Хрущёва, как следствие этого — расплодившиеся будильники со слоном, называвшиеся „Дружба“ в пику китайским одеялам. Кстати, в тот момент, когда дружба с Китаем, благодаря общей границе в районе острова Даманский уменьшилась, китайца на плакатах, где в свальном братском объятии были изображены разноцветные пляшущие человечки, жёлтого китайца на них заместил коричневатый бесполый индус с пятнышком промеж бровей.

С Индией мы давно дружили, и дружба крепилась ракетами-носителями, дизельными подводными лодками, истребителями МиГ-21-Копьё и прочие полезными вещами.

Однажды целый самолёт разных начальников полетел продавать очередные полезные вещи в Индию. Самолёт этот принадлежал одной знаменитой компании по продаже полезных вещей. На борту были все свои — и пить, конечно, начали прямо на взлёте.

Путь был неблизкий, и не скоро они достигли пункта назначения.

Но вот уже аэропорт, переминается с ноги на ногу почётный караул, самолёт рулит к ковровой дорожке. Тут произошла минутная заминка, поскольку аэродромные люди с пятнышком между бровей не успели подать трап.

Вдруг открывается дверь, и прямо на взлётно-посадочную полосу вываливается человек с портфелем. Шлёп! Он отряхивается, подбирает портфель, и, игнорируя почётный караул, трусит к аэропорту. Пауза. Вслед за ним из дырки в борту выпадает второй человек. Шлёп! Он подбирает разлетевшиеся бумаги, и, прихрамывая, тоже бредёт к зданию аэропорта мимо ковровой дорожки.

Люди с пятнышками между бровей подписали контракт тем же вечером.

Такая вот у меня история была».

Он говорит: «Однажды наша компания отправилась в Крым. Это давно было — он тогда ещё не то, что украинский, советский он был. А мы были молоды. Деньги экономились, как экономилось всё тогда, включая удобства. Поэтому мои конфиденты тряслись в плацкартном вагоне. Много было там чего интересного, всякие интересные вещи были и вокруг. Например, цистерны с блестящими в темноте подтёками на боках. Интересными были и только что появившиеся повсюду пограничники — разномастные, но удивительно нахальные.

Поезд останавливался часто, и тогда становилось слышно сонное ночное дыхание. Стучали обходчики по буксам, и звук этот, вначале резкий, висел в воздухе, длился, сходился и расходился по составу.

Но интереснее всего был наш проводник. Он в раздражении разглядывал вагон и говорил время от времени:

— И ведь никто не прибирается!..

Среди прочих путешественников был и мой давний друг. Вьетнамист, промышляющий ныне продажей оружия, законник и человек весьма рациональной жизни. Он сразу завернулся в простыню и уснул.

Время длилось, и на звон стекла пришёл проводник. Проводник оказался обласкан нашими не спящими девушками и, опробовав жидкое, захотел обратиться к мягкому. Видимо, он решил, что если девушка ему добровольно наливает, то должна сделать и ещё что-то. Но, wer das Kleine nicht ehrt, ist des Grossen nicht wert.

Девушки возмутились, а проводник обиделся. Он начал кричать, что у одного из нас билет в другом вагоне (это была правда), и отчего-то пинать нижнюю полку, на которой спал наш товарищ (а спал он, кстати, как раз на своём месте).

Мы говорили проводнику: „Не буди его. Не буди его, брат наш проводник, повелитель простыней и король чайных стаканов, не делай этого — хуже будет“.