Тридевятые царства России - Анджей Иконников-Галицкий Страница 10

Кто такие вепсы? Ещё лет сто назад их страна и сама их народность лежала большим белым пятном на этнографической карте европейской России. В многотомном издании «Россия. Полное географическое описание нашего отечества», СПб., 1900, о вепсах только краткое упоминание (т. 3, с. 106).

«С водью соседила весь, границами обитания которой были: на западе – южное побережье Ладожского озера и река Волхов <…>, на востоке Белое озеро; на севере весь граничила с финскими племенами, известными у новгородцев под общим именем заволоцкой чуди. <…> Весь была торговым народом, она принимала деятельное участие в торговле Востока с Западом [на пути из варяг в греки. – А. И.-Г.]. На это указывают находки монет VII–XI веков на территории веси и многочисленные свидетельства арабских писателей. <…> В летописи весь упоминается в перечне племён, плативших дань варягам, а также в союзе племён, призвавших варяжских князей. Племя это было отодвинуто славянами к востоку от Ладожского озера. Остатками веси некоторые считают вепсов, живущих ныне в количестве 25 000 человек в Лодейнопольском уезде Олонецкой губернии и в Тихвинском и Белозерском уездах Новгородской. Есть основание, однако, предполагать, что вепсы представляют собой смешение финских племён; всего ближе они, по-видимому, к племени еми. Это доказывается, например, сходством языка вепсов (особенно приоятьских деревень) с языком тавастов, или той же еми. У русских вепсы известны под именем чуди, чуха-рей, кайванов».

Тавасты, емь – народности, вошедшие в состав современного финского этноса. Ещё сообщается об особенностях приоятьского говора (умеренное «цоканье» и произношение «о» почти как «у») и о том, что жители деревень по Ояти – хорошие гончары. Скота держат мало за неимением мест для выпаса, ловят рыбу, которой богаты здешние реки и озёра, из неё пекут пироги-рыбники. А деньги зарабатывают в основном валкой и переработкой леса.

«Повесть временных лет», написанная в конце XI – начале XII века, сообщает под 859 и 862 годами, что весь вместе с ильменскими словенами платила дань варягам, а обитала в окрестностях Белого озера, коим вначале овладел варяжский князь Синеус, а затем его брат Рюрик. Чуть позже, под 882 годом, тот же источник утверждает, что в войске князя Олега во время его похода на Смоленск и Киев, наряду с варягами и представителями разных славянских и неславянских племён, были воины из племени весь. В XII веке этноним «весь» исчезает из летописных источников, сменяясь термином «чудь», имевшим, по-видимому, более широкое значение. Это название (в обиходной форме – «чухна», «чухарь») сохранилось до XX века; оно распространялось на несколько народностей, близких по языку и культуре: эстонцев, ижорцев, вепсов. По данным исследований 1920-х годов, большинство жителей южно-вепсских деревень называли себя чухарями; севернее, на Свири и Ояти, господствовало самоназвание «людики», такое же, как у части южных карелов. Общепринятым этноним «вепсы» сделался только в 1930-х годах, когда была разработана вепсская письменность и строились планы создания национальной автономии. В те же самые 1920–1930-е годы началось систематическое изучение языка, культуры, быта и исторического прошлого вепсов. К этому времени всех чухарей-людиков-вепсов насчитывалось двадцать пять – тридцать тысяч, и жили они в глухих деревнях, в лесных дебрях, в стороне от дорог. Только там сохранились вепсская речь, традиционная культура и образ жизни.

Я когда-то впервые услышал об этом народе из рассказов крёстной. В незапамятных 1920-х годах она окончила медицинский институт и была направлена на работу в Винницкую волость. За два года исходила пешком и изъездила на телеге ближние и дальние окрестности и, наверное, много интересного могла поведать о жизни этого затерянного мира. Работа сельского врача позволяет заглянуть в самые глубины народной психологии и быта. Главной трудностью для молоденькой докторши была языковая проблема. Мужики – те по большей части худо-бедно говорили по-русски: служили в армии, ходили на заработки. Бабы и ребятишки русского вовсе не знали. А ведь с ними-то больше всего приходилось общаться. Детские болезни, бич тогдашней деревни, и болезни женские, вызванные постоянными родами, отсутствием бытовой гигиены, бедностью, а главное, непосильным трудом, – вот с чем приходилось бороться двадцатишестилетней выпускнице ГИМЗа ^[4]. Ну, и мужики обращались в сельскую амбулаторию: тут более всего хлопот врачу доставляли травмы, полученные по пьянке да в драке. Впрочем, летом в деревне мужиков оставалось немного: уходили на заработки. Потому-то основной сельскохозяйственный труд ложился на женские плечи.

А ещё рассказывала крёстная о песнях, которые пели здешние жители на неведомом языке, о молодёжных гулянках, о местных праздниках… Главное – о песнях. Пели здесь все. Песня, часто импровизированная, была формой жизни. Возможно, способом выжить.

Вепсский праздник

С утра на главной улице Винниц наблюдается заметное движение. Едут машины, грузовики, автобусы, шагают пешеходы, поодиночке и группами. Всё это движется в одном направлении, туда, где у юго-восточного края села, за ручьём, между дорогой и берегом Ояти открывается широкая поляна. На поляне, над самой рекой – холм, по-видимому, искусственного происхождения, напоминающий курган. На холме – шест с прибитыми к нему планками и кругами, украшенный разноцветными лентами: «Древо жизни». В сторонке – деревянные резные качели, на них бойко раскачивается молодёжь в ярко вышитых рубахах и сарафанах.

По краю поляны расставлены деревянные лавки, столы, а на них разноцветно веселятся на утреннем солнце всевозможные изделия вепсских мастеров и мастериц. Ковры и коврики, плетённые из разноцветных лоскутков; игрушки деревянные, тряпичные и глиняные; посуда глиняная и деревянная, крашеная и некрашеная; берестяные коробочки, туески, лапти, шапки, браслеты. И всё это такое тёплое, нехитрое, домашнее – видно, что не ради денег делано, а ради себя и ради праздника. Тут же работают ткачи, вязальщицы, резчики по дереву, берестянщики. Одеты – кто в традиционные вышитые рубахи и сарафаны, кто по-современному, но праздничные все.

Можно подойти к столику, где дымится уха или греются на солнце курники, калитки, сканцы и прочие выпечные прелести здешней кухни. Можно это всё залить баночным пивом «Хольстен», или «прижать» водочкой. Но лучше отведать старинного местного напитка, именуемого «олуть». Это что-то среднее между брагой и домашним пивом. Мутноватая, сладкая, как будто и не пьяная, но постепенно разбирает. Слово «олуть» родственно и эстонскому «ылу», и финскому «олу», и древнерусскому «олъ», и английскому «эль» – «пиво». А также, по-видимому, таким далёким по современному значению словам, как английское «oil» и русское «олово». То, что течёт, выплавляется из твёрдого субстрата. Этимология свидетельствует о древности вепсской лексики, а также о том, что искусство варить пиво, возможно, заимствовано славянами и германцами у древних балтийских финно-угров, предков наших вепсов. Правда, тут, на поляне, олуть продаёт только один хозяин. Говорит, что специально ради праздника поставил. Просто для себя уже не делает. Уходят традиции. Легче в магазине пиво купить.