Элеанора и Парк - Рейнбоу Рауэлл Страница 10

— Кажется, вас не слишком огорчает их смерть, мисс Дуглас.

— Простите? — Она прищурилась.

— Вам это не кажется печальным? — спросил мистер Стезман. — Двое юных влюбленных лежат мертвыми. «Нет повести печальнее на свете». Вас это не трогает?

— Думаю, нет, — сказала она.

— Вы так холодны? Так жестокосердны? — Он встал возле ее парты — словно адвокат в зале суда.

— Нет… Я просто не считаю это трагедией.

— Но это трагедия, — сказал мистер Стезман.

Элеанора округлила глаза. На ней была пара бус из старого искусственного жемчуга, какие бабушка Парка надевала в церковь. Отвечая, она крутила бусы в руках.

— Но очевидно же, что он просто развлекался, — заявила она.

— Кто?

— Шекспир.

— В самом деле?

Она снова округлила глаза. Теперь было ясно, что задумал мистер Стезман.

— Ромео и Джульетта — двое богатеньких детишек, привыкшие получать на блюдечке все, что они хотят. И вот теперь они думают, что хотят друг друга.

— Они влюблены… — Мистер Стезман приложил руку к сердцу.

— Да они даже не были знакомы.

— Это любовь с первого взгляда.

— Угу, что-то вроде: «О, он такой милашка на первый взгляд». Если б Шекспир правда хотел заставить читателя поверить, что они влюблены, то не писал бы в одной из первых сцен, что Ромео помешан на Розалине… Шекспир сам делает из любви фарс, — сообщила она.

— Тогда почему это произведение стало бессмертным?

— Не знаю. Может, потому, что Шекспир — очень хороший писатель?

— Нет! — сказал мистер Стезман. — У кого-нибудь еще есть идеи? У кого-нибудь, наделенного сердцем. Мистер Шеридан, бьется ли что-нибудь в вашей груди? Скажите нам, почему «Ромео и Джульетту» не забыли за четыреста лет?

Парк ненавидел выступать перед классом. Элеанора нахмурилась, покосившись на него, и отвернулась. Парк почувствовал, что краснеет.

— Потому что… — сказал он тихо, глядя в парту, — потому что люди хотят помнить, каково это — быть молодым. И влюбленным.

Мистер Стезман облокотился о классную доску и потеребил свою бороду.

— Это правильно? — спросил Парк.

— О, определенно, — отозвался мистер Стезман. — Я не знаю, потому ли «Ромео и Джульетта» стала самой любимой пьесой всех времен. Но да, мистер Шеридан, более верных слов никогда не говорилось.

На уроке истории она никак не реагировала на Парка. Впрочем, как и всегда.

После школы он вошел в автобус, и она уже была там. Встала, чтобы пропустить его на место у окна, а потом, к его удивлению, заговорила. Тихо. Почти шепотом. Но заговорила.

— На самом деле это что-то вроде виш-листа, — сказала она.

— Что?

— Ну, эти песни, которые я хотела бы послушать. Или группы. То, что мне кажется интересным.

— Если ты никогда не слышала «The Smiths», как вообще узнала о них?

— Не знаю, — ответила она, ощетинившись. — От старых приятелей, друзей… из журналов. Не знаю. Отовсюду.

— А почему не послушала?

Она посмотрела на него как на непроходимого тупицу.

— Не сказала бы, что «The Smiths» часто крутят по радио.

Парк не ответил, и она высоко вскинула свою темно-коричневую бровь.

— Боже!

Больше они не разговаривали в тот день.

Вечером, делая уроки, Парк записал все свои любимые песни «The Smiths», а еще — несколько песен «Echo & the Bunnymen» и «Joy Division». ^[31]

Он положил в рюкзак кассету и пять новых выпусков «Людей Икс», прежде чем пойти спать.