Непродуманная жизнь - Арина Евдокимова Страница 10

Лазурный берег всегда восстанавливал ее душевное спокойствие. Может быть, потому, что его красоту и негу она оценивала не из окна отеля, не на шумных набережных, а могла в любое время года приехать в свой уютный дом у моря со старым садом, с тишиной, наполняемой только пением птиц и шепотом деревьев. В этот раз она была только с внуками, и это радовало ее. Сын и невестка улетели в Америку, а муж, как всегда, утешался с очередной молодой любовницей. Она не то чтобы смирилась, а научилась относиться к этому факту безразлично. Потому что в глубине души, там, куда она никого не впускала, все еще жила ее тайна и ее вина. Но она не разрешала себе об этом думать. Она твердо и навсегда решила, что не имеет права быть счастливой.

Однажды, когда хмурилось небо и дул прохладный ветер, она просто гуляла с детьми по пляжу. Ее внимание привлекла пара. Светловолосая женщина, которую хотелось назвать «леди», и седой мужчина с палочкой. Он прихрамывал и, по-видимому, очень давно. Рядом бежали двое очаровательных детей.

– Бабушка! Дедушка! – кричала девочка. – А маленького принца здесь можно увидеть?

– Если очень захочешь, – смеялась женщина.

– И не надейся, Танечка, – с улыбкой отвечал мужчина.

Этот голос был ей знаком – до боли, до сердцебиения, до состояния, когда нет сил выговорить даже слово. Он опять что-то сказал. Сомнений не осталось. Она сжала пальцами виски. «Но ведь его нет, нет, нет!» – стучало сердце. Воспоминания были тяжелы, как скала, и застали врасплох. «Танечка!» – нежным эхом прозвучало ее имя.

– Танча, тебе плохо? – спросила внучка и взяла ее за руку.

Танча – так звал ее дед. За мальчишеский характер. За то, что всегда была сорвиголова. А теперь так ее называли любимые внуки – за бодрость и молодость. Девочка из казачьей станицы уехала в столицу и стала военным переводчиком. А потом к ужасу всей семьи поехала за «адреналиновой романтикой» – служить в Афганистан, где шли боевые действия. С детских лет она ничего не боялась, кроме предательства. Здесь, в Афгане, она встретила его. Кирилл. Она и своего внука попросила назвать этим именем. Мальчик из интеллигентной московской семьи. Мама – доктор наук в каком-то НИИ. Папа – профессор именитого вуза. Дом – полная чаша. Единственный сын, решивший идти по стопам двух славных дедов и стать военным.

Он стал боевым офицером, молодым командиром полка. Они познакомились в Кабуле на празднике. Когда она увидела его – высокого, широкоплечего, с серыми глазами, то поняла, что пропала. Рядом с ним была военврач, известная красавица и сердцеедка. Но как будто кто-то на небесах подстраивал их случайные встречи, а потом сам собой неспешно завязался серьезный роман. Они мечтали о семье и детях, строили головокружительные планы и ценили свое счастье, расцветшее среди войны.

Она отогнала воспоминания. Посмотрела на детей, которые бросали камешки в штормящее море.

– Дети, домой! Точно будет дождь, – сказала она, потому что ей хотелось уйти как можно быстрее, чтобы не смотреть вслед этой паре и не окликнуть его.

Дома, когда уложила детей спать, пошла в душ. Горячая вода сняла нервный спазм и успокоила мысли. Завернувшись в махровую простыню, она с ногами забралась на диван и налила коньяк. Напиток согревал кровь, расслаблял, и мысли медленно начинали воспроизводить то, что было давно и так круто изменило ее жизнь.

Тот день остался в памяти навсегда, до мелочей, в которых жила любовь и боль. Ей надо было сопровождать представителя генштаба в зону боевых действий в пригороде Кабула. Кирилл был командиром сопровождения. Она сняла и поцеловала свой нагрудный крестик, с мольбой в глазах повесила его на шею советского офицера. Он словно понял все, что говорили ее глаза, и ничего не сказал, а только обнял ее.

Встретившись с представителями противника в полуразрушенном старом особняке, группа офицеров начала переговоры. Через несколько часов все вышли покурить. Вдруг, несмотря на охрану, появился маленький оборванец. Жестикулируя, он звал за собой и плакал, показывая на женщину в парандже. Кирилл и еще два офицера пошли туда, куда показывал мальчик. Она тоже стояла около особняка и вдруг почувствовала, что там, впереди, опасность. И побежала за Кириллом. Через несколько секунд раздался взрыв. Как оказалось, мальчик подвел их к своей маме, увешанной взрывчаткой.

Дальше – темнота, сильная боль в руке. Рядом окровавленный Кирилл. Потом вертолет и тишина. Она очнулась в госпитале. Ранение, контузия. В соседней палате после операции приходил в себя Кирилл. Когда ей разрешили ходить, она пришла к нему и заплакала от радости, что он живой. Ведь два офицера погибли. Кирилл остался жив, хотя и получил тяжелое ранение. Она точно знала, что его спас крестик, подаренный ею. Он и сейчас с ним. Но почему он отворачивает от нее лицо, не отвечает на вопросы о самочувствии, не радуется, что он и она не погибли?

Позже от врачей она узнает всю правду, что осколками того взрыва ему разворотило живот, задеты многие органы, но главное, что он больше никогда не будет полноценным мужчиной. Она будет рыдать на плече старого хирурга, а тот нальет ей в медицинскую мензурку спирт и заставит выпить.

Незадолго до выписки из госпиталя Кирилл сам позовет ее, и она будет сидеть, боясь поднять на него глаза, не зная, что сказать и тем более – делать:

– Слушай, Танечка, ты уезжаешь через три дня. У тебя все будет хорошо. Но без меня. Я выжил, но никогда не смогу стать твоим мужем и отцом твоих детей. Да ты ведь все знаешь. Васильич рассказал тебе в деталях. Мне парни донесли.

– Я люблю тетя, Кирюша, – хрипло проговорила она.

– Знаю. Потому прошу тебя об одолжении. Принеси мне пистолет. Танча, принеси. Это не грех, а помощь. Помоги уйти достойно. Ты же военный человек, боевая подруга. Таня… Пожалуйста. Прости за эту слабость, но я не смогу жить таким.

Через два дня она пришла к нему снова и, глядя в упор, спросила:

– Ты действительно этого хочешь?