Купальская ночь, или Куда приводят желания - Елена Вернер Страница 10

Не успела тетя Лида открыть рот и пожаловаться на боль в пояснице, как из калитки дома Дубко высыпала малышня, сыновья тети Оли. Выпорхнула и она, в платье с пышной юбкой, туго схваченном пояском на осиной талии, – ни дать ни взять Гурченко из «Карнавальной ночи». Вскоре их догнал запиравший двери ее муж, Витя Дубко. Такой шумной компанией они двинулись по Береговой в сторону центра Прясленя.

Катя немного отстала на углу с Советской и постучала в ворота Сойкиной. Та, тряся завитыми кудряшками, уже скакала по крыльцу на одной ноге, второй пытаясь попасть в туфельку со сбитой набойкой, и одновременно защелкивая на мочке уха клипсу.

– Все, я готова!

Она ринулась вперед.

– Да подожди ты, шальная… – ухватила ее за руку Катя. Настена явно завивала волосы старым бабушкиным способом – «на тряпочку». То есть буквально брала длинные лоскутки и оборачивала вокруг них прядки. Одна такая тряпочка еще болталась за ухом, и Катя осторожно развязала ее и протянула подруге. Настена быстро перекинула лоскуток через ограду.

– Пошли!

– Катерина! – раздался зычный, нараспев голос из форточки Настиного дома, и в следующее мгновение показалась голова матери Сойкиной, тети Вали.

– Да, теть Валь, здрасти!

– Як вы там, дюже долго?

Тетя Валя говорила на совсем уж гремучей смеси украинского и русского, щедро сдабривая все это южным произношением, где буква «г» становилась резким «хэ» на выдохе.

– Да нет, наверное, теть Валь, не очень.

– Ну, дивчата, побачьте и назад скоренько.

– Мам, – вздохнула Настена.

– Та шо ты там балакаешь? Знамо, шо там будет. Горилка, хлопци… Я ж така ж була…

– Теть Валь, да с нами мама моя. Вон она впереди.

Тетя Валя прищурилась, выглядывая на улице Алену.

– А, ну добре! – успокоилась она, кивнула и захлопнула форточку.

– Пошли быстрее, а то она еще что-нибудь придумает, – Настена проворно отскочила от ворот и зацокала каблучками по щербатому асфальту. По колдобинам в давно не латанной дороге идти было трудновато, хотя Настену это, кажется, нисколько не смущало – она летела вперед, как миниатюрный броненосец. Катя едва поспевала следом.

В центре поселка, на площади с памятником Ленина на облупленном постаменте, их компания смешалась с такой же, шедшей по соседней улице, потом к ним присоединились еще люди, и еще. Катя никогда не видела такой толпы на улицах Прясленя прежде. И все двигались в одну сторону – мимо парка и дома культуры, за мост. Там, на правом берегу Юлы, людей было еще больше. Они сновали мимо тканевого шатра, мимо приготовленных для костра дров и веток, мимо сколоченной небольшой сцены, на которой сейчас подключали к генератору микрофон и усилители. То и дело по ушам бил резкий скрежет микрофонных помех. Катя заметила несколько знакомых девчонок и ребят, помахала им рукой, но не подошла – она всегда была немного на отшибе их компаний.

Пока Алена спорила с Нелидовой, где лучше занять место, Катя обвела берег взглядом и замерла.

Неподалеку стоял высокий худощавый парень и смотрел на нее не мигая. Он чуть улыбался, но совершенно непонятно было, то ли он улыбается ей, то ли смеется над ней. Катя обратила внимание на его лицо: вытянутое, с высокими, даже острыми скулами, и большим умным лбом. Оно показалось ей необычным и знакомым. Но под его пристальным взглядом она вдруг растерялась, занервничала.

– Пойдем, – она взяла Настену за руку и потащила прочь, ближе к сцене. А когда мельком оглянулась, молодого человека на прежнем месте уже не было.

Со сцены объявили начало праздника. И конечно, сначала была непременная официальная часть. Какая-то женщина в непомерном кокошнике, норовившем сползти на лоб, долго и с надрывом вещала со сцены про любовь к родной земле, про главу района Евграфова, что-то про то, как важно сохранять традиции. Потом местный ансамбль пел песню про «Гриця-молодця», и Катя заметила, что баянист на аккомпанементе уже слегка не трезв.

Катя и Настена стояли на пригорке, с которого было отлично видно и всех собравшихся на берегу, и реку с островом посередине, и мост, и парк за рекой, со стоящей там старой водонапорной башней, низкой, пузатой и с флюгером на крыше. Алена неподалеку болтала с подругами и их семействами. Тем временем сумерки сгустились. Заиграла народная музыка, девушки в сарафанах собрались в хоровод и завели песню. Хоровод постепенно вовлекал в себя все новых людей, разрастаясь шире и шире. Катя и сама не заметила, как обе ее руки оказались сжаты незнакомыми ладонями, и она уже стала частью общего танца. Хоровод обвился вокруг высокой кучи валежника и дров, и в один момент этот шалаш вдруг вспыхнул, кем-то подожженный. В темное небо взвился столб света и искр, и от купальского костра полыхнуло таким жаром, что люди невольно шарахнулись назад, и хоровод распался. Но девушки в сарафанах быстро вернулись к отрепетированному действу, и уже надевали на головы заранее сплетенные венки. Вдруг откуда-то появились парни в косоворотках. Они обступили костер и зажгли в нем факелы. Вместе с продолжающими петь девушками они чинно направились к реке. Любопытная толпа тоже переместилась к берегу, а Настя и Катя вернулись на свой пригорок. Они заметили, что и Алена с тетей Олей Дубко подошли поближе к ним, и теперь их разделяло всего несколько шагов.

Кате было и интересно, и смешно одновременно. Она не могла противиться густому, знойному мороку этой ночи: что-то внутри будоражилось, волновалось, помнило и о купальских кострах прошлого, и о песнях предков, слова и мелодии которых давно забыты или утратили свой смысл. Но она помнила и то, что эти девушки и парни, такие серьезные и даже одухотворенные, в этих своих народных костюмах, еще вчера лузгали семечки у бензоколонки, курили на лавочке у ДК и на полную громкость включали во дворе кассетный магнитофон.

Кто-то подошел и встал довольно близко к девушкам, слева. Катя в это время была так увлечена зрелищем, что даже не повернулась: парни с факелами расселись по лодкам и отплыли от берега. Огонь, колеблясь, отражался в воде, дрожал и плыл по волнам. А над старой водонапорной башней взошел щербатый месяц, и лодки, плывя одна за другой, в какой-то момент оказались прямо на лунной дорожке.

Настена шепнула, что скоро вернется и затерялась в толпе. В этот момент на сцене ведущая понизила голос, стараясь проговорить заученный текст загадочно и проникновенно:

– Издавна на Ивана Купала девушки плели венки и спрашивали про суженого. Они пускали венки по воде и гадали. Та, чей венок поплывет вдаль и скроется из глаз, будет счастлива с любимым. А вот если утонет или к берегу прибьет – плохой знак, не видать ей взаимной любви.

На середине реки лодки остановились, и девушки стали пускать по реке венки. В полутьме венков видно почти не было, только темные пятна поплыли вниз по течению, но Катю охватила дрожь, как будто она увидела что-то необъяснимое, то, что видеть не полагается. Повинуясь обряду, для современных людей превратившемуся в игру, духи прошлого восставали из пепла времен, они вились вокруг полыхающего костра, над рекой, над факелами и венками – и над всеми, кто собрался этой ночью на берегу. Катя была уверена, что она не одна чувствовала их незримое присутствие.