Анастасия. Вся нежность века - Ян Бирчак Страница 10

– Никак нет, ваше императорское величество, клевета и наветы от недоброжелателей.

Царь с сожалением и с едва уловимым укором в голосе:

– Вот как. Но ведь, похоже, вы тогда многими увлекались, полковник…

– Конечно. Отчего бы и нет? Я отлично знаю, что такое увлечение женщиной. Нет, нет и нет, княжной никогда не увлекался. – Полковник смотрит в сторону вагона, ища глазами светлую полоску под оконной шторой. Полоска света вздрагивает и снова уменьшается. Лицо Ильницкого передергивается, напрягается в ожидании, но вслед за этим на нем отражается разочарование.

И вдруг осипнув, сбившимся голосом он совершенно буднично произносит куда-то в сторону:

– Я люблю Анастасию Николаевну, Николай Александрович.

Царя это нелепое, неловкое, вовсе ненужное здесь признание застает врасплох. Он не сразу может прийти в себя:

– Господи, что же это? Не много ли на себя берете, господин полковник?

Ильницкий, уже овладев собой, твердым взглядом смотрит в глаза царю.

– Много, мало – что теперь мерить? Сколько смогу, столько и понесу своей ноши, господин полковник, – теперь он говорит с царем на равных, подчеркнуто не заботясь об этикете.

Царь, несколько опомнившись, все еще путается в словах и мыслях:

– Извините меня, князь. Для отца это так неожиданно. Господи, да сколько же вы с ней в жизни-то виделись? Всего однажды на пруду? Как вы можете любить ее? Не переоценивайте свои чувства, князь…

У офицера надломился голос, но все так же твердо он смотрит Николаю в глаза, с абсолютной уверенностью в своей правоте.

– Государь… Я не знаю… Разве за тысячи лет хоть кому-то удалось найти этому объяснение?

Между ними повисает неловкая пауза. Оба молча курят, приходя в себя, и от обоюдного смущения не глядя друг на друга.

Царь вдруг мягко улыбнулся, понимая бессмысленность дальнейших споров.

– А ведь это я сразу после той скачки послал вас на фронт.

– Я догадался, – одними глазами улыбнулся в ответ Ильницкий.

– Не ждите извинений, князь. Даже сейчас я бы сделал это снова.

– Ваше величество, это даже не…

– Вы удивительный человек, князь. Вместо того чтобы возненавидеть отца, вы мчитесь через пол-России за дочерью. Вам бы уехать из страны, затаиться, а вы нарочно лезете в самое логово зверя… Что движет вами? – задумчиво произносит Николай, глядя в сторону, в ночь, где за станцией, там, где заканчиваются редкие неверные огни, стынет тяжелая сплошная мгла. Оттуда со свистом приходит низкая поземка, вьющаяся у ног, оттуда веет холодом вечности и непостижимой тайны.

Резкий гудок маневрового паровоза возвращает Николая к действительности. Он поднимает на Ильницкого глаза, еще затуманенные отражением далекого видения, явившегося ему из засасывающей тьмы, и уже ровным решительным голосом обращается к полковнику:

– И все же я глубоко признателен вам, князь. О лучшей будущности для Анастасии сейчас и мечтать невозможно. А может быть, даже и в прежние времена. Кем бы вы ни были, с вами ей будет гораздо надежнее, чем с ними, – Николай кивком указывает на курящего в стороне конвоира.

Ильницкий слушает, затаив дыхание, жадно впитывая каждое слово. Все эти погони, все невзгоды, даже, может быть, сама революция, в его глазах стоили того, чтобы получить самое дорогое и желанное для него – благословение царя.

Но его торжество длится недолго, он осознает, что нечаянной милостью судьбы обязан лишь особому стечению трагических обстоятельств. Ильницкий быстро овладевает собой:

– Ваше величество, искренне надеюсь, что ситуация вскоре изменится к лучшему и у вас еще будет возможность, невзирая на обстоятельства, взвешенно и обдуманно подыскать для Анастасии Николаевны достойную партию. У меня есть верные люди, мы выберем подходящий момент и…

* * *

В это время на станции поднимается суета, слышны свистки паровозов, разгорается близкая стрельба. К полковнику вдоль полотна бежит ординарец с конем на поводу. Состав дергается и сдает назад. К царю приближается конвоир из состава:

– Слышь, броть, давай быстро назад в вагон, от греха подальше. Давай, давай, кому говорю!

Конвоир едва не подталкивает царя прикладом.

Николай, маленький и жалкий на фоне вагона, придерживая у горла шинель (замерз все-таки), почти просительно обращается к полковнику:

– Так я могу надеяться, что в случае чего, в самом крайнем случае, вы позаботитесь о них? Хотя бы о дочери, об Анастасии!

Конвоир грубо заталкивает царя в вагон. Поезд набирает ход. За вагоном бежит полковник, придерживая больную руку, и кричит вслед громко, не скрываясь:

– Будьте покойны, Николай Александрович, все, что смогу, будьте покойны!

* * *

Поезд уходит в ночь, мигая далеким фонарем последнего вагона. Стрельба на станции усиливается.