Убойная реприза - Виктор Коклюшкин Страница 10

– А вы… кто?

– Одноклассник, – сказал Снегирев. – Он мне всегда давал списывать, и кончил школу с золотой медалью.

– Он?

– Я! – заносчиво сказал Снегирев. – Но благодаря ему!

– Этого нет в тексте!

– Я думал сделать образ в развитии. И выйти на позитив.

Выяснять отношения я не стал – себе дороже. Вечером, когда говорил с Эдиком по телефону, он насторожил вопросом: «Что будем делать с Сеней, может, поработает?» «С гармошкой на кладбище?» – не удержался я.

Я не зря боялся гармонистов. Обжегся… В Кимрах концерт был – театр маленький, уютный. И городок милый. После концерта нас в какой-то клуб потянули, там то-се, а тут и – ночь опустилась на Волгу-матушку и ее окрестности. Кто-то предложил переночевать в Дубне, благо город ученых недалеко, на противоположном берегу. Прикатили, а в гостинице – мест нет! Международный симпозиум или семинар. Но, увидев меня не на экране телевизора, молодая служащая рискнула и пустила нас до утра. И утро в гостинице города ученых наступило рано. Намного раньше, чем ожидали постояльцы. Часов в шесть я проснулся оттого, что в соседнем номере играли на гармошке. Звуки громкие и заунывные дрелью пронзали стену. Гостиница пробудилась, но игравшего не прерывали, вероятно, международные ученые полагали, что так в России, особенно среди ученых, положено. Обслуга же, вероятно, боялась своими действиями афишировать и выжидала, когда гармонист насытится и заткнется. Я влетел в портки, в ботинки и кинулся в соседний номер – игрун сидел посреди комнаты и, склонив голову на гармонь, страдал. В глазах было тоски на 100 % и жалости к себе – на 500! Я тряс его за плечо, заглядывал в зенки, присаживаясь на корточки, – не помогало. Эти подлецы привезли с собой водки, опохмелились и вот – роняли достоинство нашей державы в глазах, то есть – в ушах иностранцев. С трудом уговорив не играть, я покинул номер, и, едва шагнул в свой – этот балбес заиграл опять! И теперь уже ухарски (видимо, успели еще выпить!), а второй сокамерник, то есть – сономерник, заголосил частушки! С тех пор я боялся гармонистов.

Из дверей появился Икс Игрекович с мобильником у уха.

– Ну, а вы как думали! – сердито сказал он кому-то, убрал мобильник и оповестил: – Едут!

Подъехали автобус с массовкой, микроавтобус «Форд», черный джип «Мерседес» и черный новенький, будто прямо с рекламного проспекта «БМВ». Из ресторанных дверей потянулись костюмированные артисты со скорбными лицами. Мне стало не по себе. А когда увидел заказчика – средних лет, плотного телосложения, с глазами, терпеливо осознающими что-то важное, – понял, что я забрел не в тот лес: тут водятся не только волки, но и динозавры.

Отступать было поздно. В подобных случаях обычно говорю себе: «Ладно, хрен с ним!» Думаю, что так поступает большая часть мужского населения нашей страны, что и помогает выживать.

Женщины в темном, мужчины – в темном, кроме Эдика, этот хлыщ вырядился в песочного цвета замшевый пиджак, светлые брюки, а запястье окольцевал золотой цепью – позже я догадался: чтобы удобнее торговаться с клиентом! Генерал оказался улыбчивым старичком; войдя в роль и забывшись, стал рассказывать мне про Курскую битву. Орденских планок на кителе было до пупа, выше них – юбилейная медаль «100 лет со дня рождения В. И. Ленина». Вот уж чего я не понимал – узаконенное Указом ее расположение выше всех боевых и трудовых наград. Поддерживала генерала дочка ли, внучка?

– По сценарию – жена, – напомнил я.

– С женщинами надо осторожнее, – пояснил Икс Игрекович.

– Но текст?..

– А я чуть подправил, и легло один в один!

– Ну-ну! – сказал я.

Молодых артистов найти легко, но они в предвкушении своих будущих, как им верится, достижений, не станут дорожить тем, что имеют, а чтоб возвыситься над своим унижением, и в первую очередь перед собой, начнут потом самоистязаться на людях, сея сплетни. А старые актеры, получающие копеечную пенсию, дорожат приработком и отдаются делу с душой.

– Цветы не трогать! – закричал режиссер. – Цветы получите на кладбище!

Снегирев слонялся поодаль, искоса поглядывая на меня и на Икс Игрековича. Подошел Эдик.

– Ну что, Сеню берем?

Старых эстрадников частенько связывает что-то невысказанное: или на гастролях кто кого выручил, или что по донжуанской линии, или…

Подошел и Икс Игрекович, вопросительно посмотрел на меня.

– Ну, ладно, – сказал я, – если он текст одноклассника выучил…

– Он выучит, выучит! – заверил Эдик. И махнул Сене рукой. Вроде простой жест, а в нем: «Все нормально! Я же тебе говорил, а ты сомневался! Да я не такое могу! Со мной не пропадешь!» Конечно, он сознательно этих смыслов не вкладывал, получилось само собой, однако актер в своей работе должен к этому стремиться. А сейчас до того упростились: целует актер на крупном плане как бы любимую женщину, а в глазах у него курс доллара скачет.

«Если одноклассник… – подумал я, – а сколько покойному лет было?»

– Сколько лет было покойному? – спросил Эдика.

– Сейчас узнаю, – быстро отозвался тот. Удивляя резвостью, подскочил к заказчику и, вернувшись, сообщил: – Покойному восемьдесят два, сыну – сорок девять.

Наш одноклассник получался лет на двадцать моложе! Хоть литры выпитого алкоголя и наложили отпечаток…

Уж сколько раз зарекался: делаешь дело – никаких одолжений и поблажек, никаких родственных и приятельских снисхождений – обязательно свинью подложат! В армии Костя Харитонов – мороз за тридцать, кто в карауле мерзнет, кто на периметре в тайге охранную сигнализацию тянет «тантал», «графит», а его я, как годка (вместе в карантине были) – в теплую каптерку в автопарке отправил крепления к лыжам прикручивать. Неделю он там валандался, а когда рота на лыжный кросс пошла, жду я их, жду к обеду – нету, потом появляются поодиночке, в снегу все вываленные. Оказалось, отошли километров на пять, а там крепления у всех и поотскакивали. Этот сачок не ввинтил шурупы, а – вбил. И наши славные бойцы по яй… по пояс в снегу! С лыжами в руках!..

– Ладно, хрен с ним! – сказал я, имея в виду артиста-гармониста. – Будем считать, что покойный дал ему денег на лечение.

Жалко, конечно, – тут же пожалел я, будто покойный и вправду одарил Сеню.

– А от чего он лечился? – уточнил режиссер.

– От идиотизма! – с удовольствием ответил я.

Массовка глазела на нас из автобуса.

– А эти… не подведут? – спросил я у Эдика.

– По тыще на брата, – многозначительно сказал Эдик. – Будут стоять насмерть! Тьфу! Сделают все, что скажете!

– А где ты их?.. Насобирал где?

– Так в агентстве… которое их тягает на все эти телешоу, там им за двенадцать часов сиденья – пятьсот рублей, а я им – по тыще! А про наших, – он понизил голос, – они не в курсе, думают, родственники, друзья…