HOHMO SAPIENS. Записки пьющего провинциала - Владимир Глейзер Страница 10

В университет я начал поступать перед окончанием девятого класса, и вот как. На областной математической олимпиаде школьников я занял первое место. Не то чтобы я сильно увлекался математикой, но учился хорошо, так уж получилось без всяких с моей стороны усилий. Дней через десять после вручения почетного диплома меня пригласил молодой доцент мехмата Емельянов, который отвечал за эту олимпиаду по общественной линии, и рассказал о своих далеко идущих планах.

Он сообщил, что летом этого, 1960 года Московский университет в порядке эксперимента проводит свою олимпиаду в открытом режиме и приглашает для участия победителей провинциальных олимпиад. Эксперимент этот, скажу, забегая вперед, закончился успешно, и со следующего года олимпиада МГУ превратилась во всесоюзную. А план Емельянова был такой: он организует усиленную подготовку трех областных победителей в экстремальном режиме. Непочатым источником этих знаний был известный мне учебник А. М. и И. М. Ягломов «Неэлементарная математика в элементарном изложении», который я из любопытства перелистывал, но из-за лени и всяческих забот не изучал.

В группу интенсивной подготовки «кроликами» вошли я и занявшие второе и третье место Сева Соловьев (мой одноклассник) и Миша Рорер из другой школы. В личном алфавите Мишки было всего тридцать две буквы: он не картавил — буквы «р» в его речи просто не было. Свою фамилию он произносил как Ое, и я даже подумывал, что он родственник киноартиста Бруно Оя из знаменитого литовского боевика «Никто не хотел умирать».

Группу «удавов» составили сам Емельянов, ассистенты Чернявский и Терентьев и аспирант Шевченко. Четыре дня в неделю по отдельности и один совместно «удавы» безжалостно дрессировали «кроликов» в течение месяца. Двадцать пять невероятных для простого школьника задач в день и одна умопомрачительная контрольная в неделю. И это при полном консенсусе сторон! Так я никогда раньше и никогда позже не только не учился, но и не работал.

«Удавы» были молоды, умны, веселы и на редкость демократичны. Судьба их сложилась по-разному: Емельянов стал доктором, профессором, завкафедрой любимого матанализа и умер от инфаркта, не дожив до заслуженных седин; Шевченко в Донецке убили какие-то бандиты; Терентьев сильно пил и тоже сошел в могилу раньше времени. Доцент Чернявский, слава Богу, жив и даже здоров, находясь в иронической доброй памяти.

В общем и целом, нас натаскали на всю оставшуюся жизнь и отправили душным летом в стольный град. Поселили несколько десятков провинциальных гениев в задрипанную гостиницу «Восток» на ВДНХ и стали автобусом возить в МГУ на Ленинских горах на олимпийские игры. МГУ мне в первый же час понравился туалетом в главном корпусе. На белоснежном кафеле черной краской каллиграфически было выведено: «Абитуриент! Не пей из унитаза!», а под призывом коряво: «Что же ты мне раньше не сказал».

Участники соревнований, вне зависимости от места жительства, отличались удивительным однообразием как фамилий, так и профилей. Подобный контингент уже в наше, другое по этой части время я встречал только на праздниках в еврейских воскресных школах. Причем в качестве зрителей.

Занять среди этих тыквоголовых вундеркиндов первое место было нереально, даже при нашей супер-пупер подготовке. Поэтому я спокойно попивал вечерами дорогое пиво «Двойное золотое» в витых бутылочках под самую дешевую чесночную колбасу на бородинском хлебе с соседом по этажу — прыщавым здоровяком Левой Темкиным из Самары (тогда — Куйбышев). Деньги у меня на это уже любимое дело были — сто родительских рублей тайно удвоил мой старший брат Юра, пятикурсник физфака СГУ, известный на родине решальщик школьных задачек повышенной трудности, заядлый преферансист и мой естественный болельщик.

Темкин был остроумцем; например, я запомнил его очень точную шутку по поводу нашего проживания: «Превратили гостиницу в какое-то общежидие!»

К моему удивлению, похмельный Темкин занял призовое второе место и впоследствии обнаружился профессором в Штатах. Я вошел в первую двадцатку (семнадцатым), решив из четырех две с половиной задачи и ничуть этим не расстроившись. А в качестве сюрприза, как и вся двадцатка, получил официальное индивидуальное приглашение деканата мехмата МГУ на льготное поступление через год в самый престижный вуз страны! Вот с таким щитом я и явился с поля боя в родные пенаты.

Десятый класс начался с фантастики: учительница Ольга Георгиевна освободила меня от посещения уроков математики! До этого освобождали худосочных и только от физкультуры. Обидно было за Севу Соловьева, моего попутчика-олимпийца, не получившего, в отличие от меня, справки о гениальности на гербовой бумаге. Это не помешало Севе окончить саратовский мехмат, защитить диссертацию и всю жизнь преподавать эту самую математику.

Классный руководитель, учитель физики Давид Львович тоже мной гордился и позволял на свои уроки ходить, но физику не учить. На выпускном экзамене по этому предмету Давид Львович меня просто завалил в назидание, но поставил пятерку, чтобы я получил медаль. Медаль в тот год никому не была нужна, так как льготы медалистам, как я уже упоминал, отменили.

И на выпускном вечере я в веселом подпитии демонстративно выбросил ее в окно под столь же весело-пьяные визги влюбленных в меня одноклассниц. Но московскую справку-приглашение на всякий пожарный случай я сохранил, хотя ехать в МГУ не собирался. Я сознательно пренебрег престижностью столичного образования, руководствуясь соображениями приземленными.

Наша семья, уже двадцать лет проживавшая в Саратове, была эвакуирована в войну из Москвы, и мама, беззаветно любившая столицу за избыток в ней яиц, мяса, масла, колбасы и культурных учреждений, из года в год сидела на чемоданах. И вот папаню той весной наконец-то перевели главным конструктором в секретный подмосковный НИИ и дали квартиру, правда не в Москве, а за шестьдесят километров от нее, но езда на электричке маму не смущала. Лишний час по точному московскому расписанию — это все же лучше, чем по полтора неточных на саратовских перекладных на работу и с работы. Обо мне родители не думали: куда я денусь с подводной лодки!

А я думал, да как! Все уезжали, а я мог остаться! Один, с меблированной комнатой в центре города! Среди друзей и подруг, в семнадцать лет! Да хрен я поеду! И я подал документы на физический факультет Саратовского университета. Почему на физический? Да по целым трем причинам. Первая: математику я уже, как мне казалось, всю знал. Второе: это было время «физиков в почете, а лириков в загоне», и друзья старшего брата мне все уши прожужжали расшифровкой этого модного тезиса. И третье: мне было стыдно перед хорошим человеком, учителем Давидом Львовичем за то, что физику в школе я не выучил, а «пятерку» на экзамене получил по блату.

Сдавать надо было тогда пять экзаменов, и за четыре я нисколько не беспокоился. Но физика!

С ней-то что делать? Конечно, за месяц я бы ее выучил, но страх был. Опасения были рассеяны все теми же буйными друзьями брата, не только окончившими год назад университет, но и занявшими на физфаке довольно солидное и прочное положение. Они, стуча кулаками в грудь, орали мне на кухне: