Легкая корона - Алиса Бяльская Страница 10

Вскоре после нашего знакомства я обнаружила, что он очень прижимист. В наших ночных скитаниях по городу мы неизбежно начинали умирать от голода ближе к утру. Мест, которые были открыты всю ночь, в центре почти не было, кроме пельменной на Лубянке, где основной публикой были таксисты, работавшие в ночную смену. Была еще пара забегаловок, открывавшихся очень рано, часов в шесть. К половине шестого у входа обычно уже собиралось с десяток человек, переминавшихся с ноги на ногу в ожидании возможности выпить чашку горячего кофе. И везде Громов отказывался платить за меня — это было странно и обидно, ведь феминизм еще не докатился до нас и я не знала, что женщина может платить за себя сама и не чувствовать себя при этом Ущемленной. Он никогда не давал мне денег на такси, и это тоже было постоянным источником моих обид.

— Я могу еще остаться с тобой, — говорю ему однажды, — но будет поздно, а я не хочу возвращаться от метро одна.

В ответ он пожал плечами, решай, мол, сама.

— Я могу взять такси, — продолжила я.

Никакой реакции. Я не выдержала:

— Нет, ты совершенно невыносим!

— А чего именно ты от меня хочешь?

— Ну, скажи, что ты дашь мне деньги на такси.

— Почему я должен давать тебе деньги? Ты хочешь остаться со мной, и у тебя есть деньги, оставайся — я буду рад. У тебя нет денег — езжай домой на метро. Почему мне никто денег не дает, а ты пытаешься все время выкрутить так, чтобы я за тебя платил?

— Ты хочешь сказать, что я из тебя выбиваю деньги? Ты имеешь в виду, десять копеек за стакан чая?

— Дело не в сумме, а в принципе. Ты постоянно готова к тому, что кто-то за тебя будет платить, и этим определяешь свои поступки. Это проституточий подход к жизни.

— О'кей, так ты хочешь, чтобы я осталась, или нет? — я.

— А как ты вернешься? — он.

— На такси, — я.

— Значит, у тебя есть деньги? — он.

— Да.

— Вот видишь, у тебя есть деньги, а ты все равно хотела, чтобы я тебе дал свои. — Он не сбивался.

— Да дело не в этом проклятом червонце, — сорвалась я, — а в том в том, что если ты дашь мне денег на такси, значит, ты хочешь, чтобы я осталась, хочешь побыть со мной еще.

— Вот видишь, я про это и говорю, ты определяешь мое отношение и мои желания количеством денег или готовностью их потратить. Так ведут себя проститутки.

Громов торжествовал — он доказал свой тезис и так и не сказал, что он хочет, чтобы я осталась, вынудив меня сказать все самой, да еще и показать, что я готова за это платить. Это было унизительно, но мне не хотелось ссориться, и я заталкивала обиду поглубже.

Мои ночные прогулки под луной мама приняла в штыки. Вначале она требовала, чтобы я предупреждала, если задерживаюсь, но, когда я звонила и говорила, что ночевать не приду, она устраивала мне дикие скандалы. Так что я в конце концов решила просто не предупреждать ее ни о чем. Она же, в свою очередь, психовала, не спала всю ночь и, самое неприятное, пыталась вычислить, где я могу находиться. Как-то раз, найдя забытую мной дома записную книжку, мама начала обзванивать в два или три часа ночи всех подряд, особенно тех, о ком что-то слышала. Я потом еще долго умирала от стыда, когда люди передавали мне, что именно она говорила во время этих поисков.

— А у нас с твоей мамой был забавный диалог, — сказал мне Зимин, когда Громов вместе со мной пришел на встречу редколлегии «Гонзо». Они встречались на «Пушкинской» и оттуда ехали к Зимину домой — меня туда, разумеется, не допускали. Привести меня познакомиться, похвастаться новой победой — это Громову было приятно, но к серьезным делам женщины не допускались.

— Какой диалог? Когда ты с ней разговаривал? — смутилась я.

— На днях. Ночью. Я пришел поздно, пьяный. Лег, только заснул, вдруг звонок — и настойчиво так, звонит и звонит. Взял трубку — женский голос, незнакомый. «Алиса у вас?» — «Какая Алиса? Я никакой Алисы не знаю. Вы знаете, — говорю, — который час?» А она говорит: «Вот именно, четвертый час ночи, а моя дочь гуляет с вашим другом, и он ей не дает звонить домой».

— Извини, пожалуйста, мне очень неудобно.

— Знаешь, мы с ней в результате нормально поговорили. Она просто никак не ожидала, что ты так вдруг поменяешь свое поведение. Она боится, что ты пьешь, принимаешь наркотики, боится тебя потерять. Я ее успокоил, сказал, что Сергей — хороший и ответственный человек и что мы наркотики не употребляем.

Я готова была провалиться сквозь землю. Громова тоже как корова языком слизала, у него вообще была потрясающая способность исчезать как по мановению волшебной палочки. Однажды мы с ним приехали на «Курскую», и он решил пойти проводить меня. Время было еще не позднее, поэтому мы сделали крюк и пошли осматривать Хохловский переулок. Но пока гуляли, метро закрылось, и доехать до дома Громов уже не мог. Я позвонила домой.

— Мам, мы сейчас придем с Сережей. Метро не ходит, он побудет у нас до утра.

— Нет, нет, постой! Ни в коем случае! Я не согласна! — запротестовала мама, но я уже повесила трубку, решив поставить ее перед фактом. На всякий случай все же позвонила Марине. Подошел Глеб.

— Глеб, слушай, это ничего, если мы сейчас придем с Сергеем к вам? А то, боюсь, мама нас съест живьем.

— Приходите, только скорее, мы уже спать собираемся.

Когда мы подходили к моему дому на Старой Басманной, я увидела маму, нервно прохаживавшуюся у подъезда.

— Ой, это мама, — сказала я.

— Это она нас поджидает? А что у нее в руках? — спросил Громов.

Я присмотрелась получше.

— Кажется, это скалка. Она, наверное, собралась тебя бить. Подожди, я пойду поговорю с ней.

Пока я переходила улицу, мама помахивала скалкой, прямо как Андрей Миронов в «Брильянтовой руке». Мне, правда, было совсем не смешно.

— Мама?

— А, это ты. Ты что, одна?

— Господи, мама, зачем тебе скалка? Ты что, собралась его бить?

— Не будь идиоткой! Я одна ночью на улице, вокруг никого. Взяла палку как средство самозащиты, вдруг кто-то привяжется.

— Да зачем ты вышла-то? Что ты здесь делаешь?

— Я хочу сказать, что я категорически против того, чтобы ты приводила его домой. Я не разрешаю, и все.

— Да мы просто на кухне посидим, пока транспорт не начнет ходить.

— Ничего не желаю слушать. Меня не интересует, чем вы собираетесь заниматься… В каком смысле «просто на кухне посидим»? А ты что себе вообразила? Я не хочу, чтобы посторонний мужик сидел у меня на кухне, мне утром на работу.

— Ладно, успокойся, мы пойдем к Марине.

Но когда я вернулась на ту сторону, Громова там не было. «Может быть, он зашел за дом и ждет меня на детской площадке?» — подумала я и завернула за угол. Нет, здесь его не было. «А, наверное, он к Марине пошел, сам догадался». Я пересекла площадку, обошла еще один дом и вошла в Маринин подъезд. Подойдя к ее двери, вначале прислушалась — есть голоса или нет, было тихо. Я помялась, вдруг уже поздно и они успели лечь, а Громов не у них? Все равно тихонько поскреблась в дверь. Открыла сонная Марина.