Ultraмарин - Валерий Зеленогорский Страница 10

Он жил один, ветеран Великой Отечественной, жена умерла давно, у него остались одна нога, двадцать медалей, пенсия, самая большая в деревне, и все.

Газа не было, вода – в колодце на краю деревни. Триста шагов по тропинке на костылях с ведром давались ему так же тяжело, как и шестьдесят пять лет назад, когда ему оторвало ногу. Тогда он дошел и упал без сознания, а потом привык и сознания не терял, ходил два раза в день, триста туда, триста обратно вместо физкультуры – так он убеждал себя, чтобы не отчаиваться. Зато подъем тарифов ЖКХ его не трогал – он не платил, не за что было.

Деревня была около Химок, недалеко, три километра от памятника защитникам Москвы. Он им и был, примерно в этом месте защищал столицу без винтовки – не хватило в суматохе. Там ему и оторвало ногу. Так он попал в свою деревню, там и остался, женившись на девочке, выходившей его.

Дороги до трассы никогда не было, домов мало, денег мало, все ушло на памятник защитникам. Иван Денисович не сетовал, он знал: «Родина слышит! Родина знает!» Был доволен, что жив остался, другие вообще не дожили, а он, слава Богу, еще скрипит.

Он сходил за водой, дополз, если точнее, растопил печку, потом побрился старой, наполовину сточенной бруском бритвой – давно нужно было купить новую, но он решил, что на его век и этой хватит.

Достал из шкафа свой пиджак с медалями, осмотрел его – вроде неплохо, надевал его он всего сорок раз – только на День Победы и один раз на похороны своей жены, голубушки, которая была для него второй ногой и всем остальным. Повесил пиджак в шкаф и принялся за завтрак.

Он собирался на рынок, слышал от людей, что в Химках-Ховрино есть рынок, который все называли «просрочка» – товара навалом, цены умеренные. Хотел колбаски подкупить, сырку твердого, если повезет, то и тушеночки. Собрался и побрел на трассу, всего три километра по бездорожью. Дорога была знакомой, пятьдесят лет на нее не ступала нога дорожного рабочего, только трактор раз в месяц притаскивал автолавку, где двадцать старух и Иван Денисович покупали, как всегда, хлеб, сахар и кое-что по мелочи – крупы, соль да спички.

Добрел до трассы. Удачно пришел – автобус приехал скоро, ему помогли влезть в него, и даже нашлось местечко возле окошка. Он ехал и дивился новой жизни. Последний раз он выезжал из деревни в поликлинику на комиссию пять лет назад, когда его вызвали выяснить, не выросла ли у него новая нога. «Не выросла», – констатировали врачи и отправили его обратно.

Через пять прошедших лет за окном он увидел новую страну – по дороге ехали диковинные машины, сияли огнями города-магазины, на обочинах стояли веселые девушки, приветствующие проезжающих. Иван Денисович радовался: встает страна с колен, сосредоточивается.

Вспомнил, как на прошлой неделе на лакированном тракторе-джипе к ним в деревню приехало телевидение снимать репортаж по жалобе старух на отсутствие колонки в их деревне. Бабки выставили его с медалями у дальнего колодца. Корреспондент пытался вытянуть из Ивана Денисовича общенародное возмущение, но Иван Денисович дураком не был, власть ругать не стал, сказал: «Все хорошо, спасибо за заботу».

«Почему не жалуетесь, не судитесь, не отстаиваете свои права?» – верещал юркий с микрофоном. Иван Денисович послал провокатора на хуй и пошел домой с ведром, наполовину полным. Он был оптимист, полное ведро на костылях донести не мог.

Возле рынка он вышел, прошел к рядам. Весь рынок был заполнен тухлой колбасой, сливками за прошлый месяц, сыром с натуральной плесенью и запахом помойного ведра и покупателями – старыми людьми, покупающими этот товар для поддержания своей никому не нужной жизни.

Иван Денисович оторопел, увидев столько людей, копающихся в том, что когда-то было едой.

Он подумал, что после войны он не стал бы есть такую тухлятину, не смог бы. Жена держала огород, было голодно, но есть падаль – это уже слишком.

Он повернул назад, чтобы этого не видеть и не слышать рецепты, как из гнилого мяса, вымоченного в уксусе и марганцовке, сделать чудесный фарш, чем протереть сосиски, чтобы они не воняли, и сколько варить говядину для борща, если ее еще не успели съесть черви.

Рядом с рынком он купил себе чекушку «Московской» и выпил тут же, около крыльца. Выпил за Победу и поехал к себе, на рубеж обороны. Возле памятника он вышел и приготовился ползти в деревню, где жил вместе со своим народом.

Из Москвы слышался лязг гусениц могучей боевой техники – шли колонны возвращающихся с парада войск, могучей лавиной двигались танки и ракеты.

Иван Денисович стоял на обочине, как когда-то в далеком 41-м году, и плакал от счастья. Он верил, что они и в этот раз Москву не сдадут, отстоят и оставят себе и внукам своим.