Echo - Алексей А. Шепелев Страница 10

(Когда мы с Саничем наблюдали потом подобную сцену, мы чуть не загнулись от смеха – О.Фролов, лежащий у себя на диване в позе льва, то есть, простите, сфинкса, высоко задрав анус (разорванные трусы) – причём эту позу он не меняет всю ночь! - блюёт в таз с рыком льва и львёнка одновременно да ещё перемежает всё это всхлипами - с настоящими слезами! - «Господи!» и т. п. Мать его гладит по головке: «Саша, Саша...», а он как рыкнет да тут же и вякнет: «Блять, ебать, как же хуёво-то, бля-а-ать…», и навзрыд, бедный. Сие и так контрастно, а тут ещё пародия - рядом Репа на коленях на полу над тазом, отхаркивает свою неизменную и неизбывную желчь, как будто молится, только приговаривает не «Господи!», а «Пошли все вон!» и «Грехи мои осыпятся с меня!»).

Они посидели минуты три, потом О’Фролов опять обрёл дар речи: «А я ведь, Сань, князь...». Надо сказать, что оба они одновременно читали «Идиота» (Санич, конечно, по наущечию О. Ф.), и не далее как сим же днём пополудни, при первой ещё бутылке чемергесу, О. Ф. сообщил ему, что сегодня и дочитал. Но теперь всё было иначе – перед ним на лавке сидел сам лично князь Мышкин и подробно рассказывал свою историю, тесно переплетённую с жизненными фактами некоего О. Фролова…

А теперь вот обо мне:

- Да такая белая у тебя была, пышногрудая, тваю мать, Анна Николь Смит!.. – в голос (то есть на весь подъезд) озвучивала Репа, а я и не сразу понял, о чём речь, вернее, о ком. И Санич тоже свидетельствовал:

- Я её видел. Мы с О.Шепелёвым ехали на автобусе, а он с ней сел, от меня даже отсел. Нет, ты понял, а?! Там такая – ого-го-го – вся такая выфигуристая, о-о-о…

Тут и меня прорвало – смутно осознавая, что речь ведётся как бы обо мне, но меня не спрашивают и я не участвую, я ещё менее осознал, что с какого-то момента стал выступать довольно активно и наверняка от своего имени – с пьяной интонацией, размахивая пальцем по воздуху, как натуральный типичный алкаш, я понёс, пошёл объясняться:

- Да, она, конечно, всё при всём. Фигура такая коровистая, вернее, фигуристая… Блондинка, волос вообще такой пучок! Лицо, конечно, тоже обычное – смазливое, только кончик носа двигается, когда разговаривает, как у О.Фролова! Я её провожал и, так сказать…(Они что-то уже скандировали, как на стадионе.) Не-эт! Я уж и домой её привёл и, так сказать… Ну не нравится она мне! Я прям плюнул буквально. Она как кукла. Все эти ее ноги, жопы, бёдры, походка, раскачка – всё это из пластика как бы, а внутри полое, как у куклы («Половое», - переиначивает Репа, и они закатываются, но я продолжаю). Я это прямо-таки физически ощущаю… Я не могу. И лицо её как-то мнётся, а волосы!! – волосы, они, эти завитушки, этот пух – это вообще как на кукле волосянки один-в-один! Я не могу – мне противно от её существования, от ощущения её существования… И разговариваешь с ней – что это? Психолог ебаный! Все эти психологи – со своими тестами и кроссвордами, крестословицами, коловоротицами, кретинопословицами и как их там… пошли они… в пень! В даунсетский-даунтаунский «Пентиум III»!

- Что ж ты, Алёшенька, сынок, такая бабца, - вздыхал Саша, а я за то буквально с кулаками полез на него.

- А Уть-уть?- подзадоривала Репа.

- Уть-уть я люблю! – заорал я.

- Она тоже ведь психолог!

- Какой психолог! Два метра, красные волосы, кожа как йуогурт «Данон», рот огромнейший… Это не психолог, это кошмар! Я не помню ее лица (они заржали). Я лежу ночью, начинаю вспоминать, и если вспомню – то уже не уснуть… Я мучаюсь от одного её лица, от образа… я не могу…

- Да, от лица – это да… - высказалась Репа и заглотила стопочку.

- Он ведь что придумал – что у неё… - Санич запнулся, взглянув на меня, - так сказать, нету. Они с О.Фроловым целый час это обсуждали, причём вот этот крендель, - он кивнул на меня, - периодически кидался на него. О.Фролов как бы согласился, а сам мне шепчет: «С дураками спорить – смотри, я, Сань, что щас устрою». Такой забегает в сортир, заперся и оттуда орёт: «Есть! есть! И не просто есть, а ебсть!». Этот хватает какую-то толкушку, ворвался как-то и О.Фролову прямо в зубы и в сортире всё расшиб – там какие-то полки с лекарствами - потом неделю эфиром воняло…

- Помню этот запах, как же, как же… Что же ты, сыночек… ты как-нибудь трансформируй этот образ, разрушь, заземли… (Репа, она чему хочешь научит). Ты думаешь, она гладкоствольная дивственница – такой товар долго на прилавках не залёживается… Я понимаю, идеал, но в ней ведь ничего особенного нет… (Санич уже давно меня поддерживал за локотки - «как бы не бросился на сыночека»).

- Вот в том-то и вопрос. На это-то я и попал, на этом-то и пропал. При любой самой утончённой красоте должно быть во внешности что-то блядское… Хотя… Сейчас расскажу…(Что-то я разоткровенничался, обычно о личной жизни я вообще умалчиваю или только восклицаю на публике «уть-уть!»).

- На выпей, а потом расскажешь (У Санича свои приёмы).

- Я (выпил, зажёвывая) еду на троллейбусе, самом поганом, битком, жарища, одни бабки жирные, потные, ощерились, изо ртов воняет, все выдыхают прямо мне в рот и никак никуда не отвернуться, смяли, как букажку («баклажку» - вставила Репа, и они хмыкнули), и тут смотрю – Уть-уть. Только это оказалась не Уть-уть, а, допустим, Уть-оть… (Ребятишки совсем рассмеялись, а я замешкался.) Нет, Уть-оть – это слишком хорошее наименование, это то же самое что и Уть-уть. Уть-ать тоже как бы…

- Ну мы поняли…

- Такая же, как Уть-уть, только чуть покороче, в таком же розовеньком платьице, такая же белокожая, и прямо рядом, навалилась на меня… (Они опять начали скандировать.) Я посмотрел на неё и… чуть не облевался. Это такая же уть-уть, только неухоженная. Волосы её тоже покрашены, но плохо, не прямые, а завитые что ли, с перхотью… Губы намазаны какой-то дрянью, ресницы все в комках, выражение лица абсолютно дебело-сельповатое и этот вздёрнутый нос…

- А у Уть-уть ты готов был…

- А этот блядский рот здоровый, а платье, а туфли, а сама её поза…

- Конечно, её ведь тоже бабушки притиснули!..

- Но очень похожа на ту, мою. Я рассмотрел её всю, чуть ли не облапал, чуть ли не заплакал, вылез по головам на следующей остановке… Ужас меня душил; я стал прикуривать, но не мог, разбил зажигалку об асфальт… Меня всего трясло, я не знал, что делать, куда идти, как теперь жить…

- Я таких видел во множестве, - запросто сказала Репа, приготовляя улыбочку, коей у неё сдобривалось произнесение главных, добрых и разных по форме, но убийственных и тождественных по содержанию постулатов репофилософии «ну и что?» и «ну почему же?», – ну и что?

- Да а я-то! – заорал я, - мне ли их не видеть! Даже под ногтями грязь, и сами пальцы какие-то ублюдские – облупленные, тупые. С заусенцами, даже бородавка! – я кричал, жестикулировал и раздавил наконец в руке стаканчик. – Я видел и ручку Уть-уть, с тремя какими-то кольцами, но не это важное, а сама ручка… это просто такое…

Завалились девушки, я замолк.