Рыба - любовь - Дидье ван Ковелер Страница 10

— Да, родители у меня умерли.

— Потрясающе!

Глаза у меня стали круглыми.

— Я хотела сказать… У меня тоже, — спохватилась она.

И кончиком ногтя стала сосредоточенно водить по линиям ладони. Мне казалось, что пока она вот так читает по моей руке, моя жизнь отражается у нее на лице. Вспомнив слайды, я подумал, что мы теперь квиты.

— Вскоре вам предстоит встреча, — прошептала она.

— Ну… разве она уже не состоялась?

— Нет. Я у вас вот здесь.

И показала точку пересечения двух линий, а потом скользнула пальцем вверх до другой развилке. Мне стало щекотно, мой смех она приняла за скепсис и выпустила руку.

— И еще — вы слишком часто моете посуду, это укорачивает вам жизнь!

Я убрал руку и сам посмотрел на ладонь, но, кроме бороздок, ничего не увидел. Голова у меня немного кружилась. Беатриса снова заговорила, стала рассказывать о своем детстве с бабушкой и прабабушкой. Официант, тяжко вздыхая, ждал, когда мы наконец закончим и отпустим его. Беатриса росла под аккомпанемент замечаний Астрид: «Держись прямее, а то не вырастешь, не суй палец в ухо, оглохнешь, не смей целоваться с мальчиками взасос, получишь стоматит…» Словно повсюду ее подстерегали опасности. По вечерам Жанна читала ей сказку, но когда у Беатрисы началось половое созревание, Астрид велела заменить сказки медицинским «Ляруссом» [5]. Матка, менструальный период, эндометриоз — вот чем ей забивали голову перед сном. Беатрис рассказывала мне об этом ровным бесцветным голосом, потом замолчала, пригладила волосы, на лице появилось извиняющееся выражение, только вот за что она могла извиняться, я так и не понял. Она улыбалась, но как-то нерешительно. Помолчала еще несколько мгновений и все-таки сказала:

— Отец уехал в экспедицию на Амазонку, когда мне было два года. Пирога перевернулась, и его съели пираньи.

Я молча сглотнул. Но Беатриса, кажется, ждала, что я тоже что-то расскажу в ответ. Я сказал ей, что мои родители были скрипачами и часто уезжали в турне с оркестром. Мне было десять лет, когда шофер их автобуса остановился где-то в Шварцвальде по нужде и, видно, не дотянул ручник. Автобус рухнул в пропасть. Уцелели только тромбон и большой барабан.

Мы обнажились друг перед другом, поведав две странные истории — две трагедии, случившиеся в нашей жизни, над которыми никто, кроме нас, не пролил ни слезинки. Я бы хотел рассказать ей о своих родителях, как видел их лишь мельком, по воскресеньям, и как они тут же исчезали, торопясь играть «Флейту», записывать Гершвина, репетировать «Девятую»… Да только не гожусь я для воспоминаний.

— Хочешь, я все тебе расскажу?

Она словно прочитала мои мысли. Я обрадовался этому «ты» в ее устах и этому предложению.

— Расскажи.

Ее отца звали Вернер, Жанна родила его в 1914, ей было тогда девятнадцать. Муж, дед Беатрисы, ушел на фронт, и она поселилась с сыном у Астрид. Они растили мальчика вместе. Астрид возглавляла подпольную организацию на Севере, и весть о гибели зятя в битве на Марне долетела до нее очень быстро. Четыре года она скрывала это от Жанны. Сообщала ей сведения о нем: то он ранен, то вынужден скрываться, попал в плен, бежал за границу — в общем, выставляла его героем. В конце концов Жанна все поняла и стала ей подыгрывать.

Времена были голодные, у Вернера начался рахит, врач посоветовал сменить климат. Астрид тут же продала свое кабаре в Рубе, и они втроем переехали на юг. Деньги на жизнь добывал Вернер. Он вырезал деревянные машинки и продавал ребятам в школе, фары у машинок в темноте светились, и они расходились на ура. Для этого Вернер придумал ловить светлячков, соскребать у них фосфор с брюшка, и мастерил такую диковину.

Жанна тоже хотела бы найти работу, очень хотела, но Астрид просто не выпускала дочь из дома, ведь муж у нее погиб, и ей надо растить сына. Жанна так больше и не вышла замуж. Если она вдруг собиралась на свидание, Астрид в последний момент доводила ее до слез, и свидание отменялось. В этом противостоянии Вернер держал сторону матери. Когда Астрид совсем уж расходилась, Жанна по наущению Вернера била посуду — другого способа остановить бабку не было.

Беатриса оживлялась, когда рассказывала об отце, и тут же мрачнела, когда речь шла об Астрид и Жанне. По ходу рассказа у меня возникло впечатление, что она вообще забыла о моем существовании, смотрела мимо меня и разговаривала сама с собой. Правда, время от времени она клала свою руку на мою, словно хотела убедиться, что я здесь. Кончив школу и покончив со светлячками, отец решил заняться ботаникой. Астрид опять достала чемоданы, и они вернулись в Париж. Двадцать лет Вернер проработал в лаборатории, занимаясь консервацией растений. Всякий раз, когда он приводил домой знакомую, на их отношениях можно было ставить крест — обед с Астрид был равносилен разрыву. И все-таки он ухитрился жениться, она была учительницей и писала брошюры об учении Мао. Познакомились они в поезде. Не то чтобы она так уж хотела замуж за Вернера, скорее — отнять его у Астрид, победить ее. Вот только пеленки и соски ей были ни к чему, и после рождения Беатрисы она потребовала развода и, бросив мужа и дочь, уехала к скотоводу в Ланды познавать себя.

Астрид ликовала и думала, что внук вернется к ней, как вернулась Жанна, но Вернер не вернулся. Он безумно любил жену, почти так же, как Амазонию с ее цветами и загадками. И он отправился на поиски приключений. Астрид и Жанна вырастили Беатрису, как и Вернера…

Беатриса распотрошила последнюю сигарету из моей пачки и нарисовала крошками табака на скатерти реку. Вернер по стопам своего коллеги Гумбольта уехал изучать истоки реки Ориноко, открывать леса, куда веками не ступала нога человека, искать легендарный путь сассапариль, описывать неизвестные растения. Попал в плен к индейцам, но сумел расположить их к себе. Стал их вождем, потому что лучше колдуна племени разбирался в травах.

— В Каракасе познакомился с одной женщиной, она работала атташе в посольстве и увлекалась этнологией. В первую экспедицию она поехала с ним, потом он предпочел ей индейцев. Конечно же, я постоянно спрашивала о нем. Жанна объяснила, что отец в Венесуэле, что он вернется. Но он не возвращался. Когда мне было уже пятнадцать, я написала ему письмо. Каракас, французское посольство. Ответила Анита. Та самая, атташе. Она сообщила мне о несчастном случае, о пираньях… Мы с ней до сих пор переписываемся.

Я чувствовал, как история Беатрисы проникает в мое сердце, заполняет пустоту.

— Странно, но мне хочется дать тебе то, чего я сама была лишена.

Ее слова взволновали меня больше, чем я хотел бы. Я попросил счет.

— Знаешь, теперь я бы поела… — остановила меня Беатриса.

И заказала спагетти, турнедо [6]и шампанское.

— И еще стакан воды, чтобы я могла снять линзы. Ничего, если я перестану тебя видеть? У меня так режет глаза!