Другая жизнь - Филип Рот Страница 10

Именно Венди, испугавшись, что Генри теряет рассудок, предложила выбрать Натана в наперсники. Кэрол же, полагая, что Натан больше не имеет никакого влияния на брата, настоятельно требовала, чтобы Генри обратился к психотерапевту. И вот каждое субботнее утро по целому часу — до этой ужасной поездки в Нью-Йорк — он занимался лечением: приезжал к врачу и со всей откровенностью и прямотой рассказывал о своей безумной страсти к Венди, притворяясь, что говорит о Кэрол, и описывал ее как самую раскованную, самую изобретательную сексуальную партнершу на свете, о которой можно только мечтать. В результате этих долгих, многозначительных бесед о браке, донельзя увлекших психотерапевта, Генри впал в еще большую депрессию, потому что все, о чем он говорил, было жестокой пародией на самого себя. Кэрол была уверена, что до ее звонка, когда она сообщила Натану о смерти брата, тот даже не подозревал о болезни Генри. Скрупулезно исполняя желание брата, Цукерман прикидывался немым в разговоре с Кэрол по телефону, — это была акция, граничащая с абсурдом, поскольку она только усугубила шок и сделала ясным тот факт, что Генри оказался абсолютно несостоятельным в принятии хоть какого-нибудь рационального решения с того самого момента, как на его долю выпало тяжкое испытание. Еще на кладбище, когда дети Генри, окружившие могилу, пытались выдавить из себя несколько слов, Цукерман нашел наконец причину, почему он удерживал своего брата от операции: Генри сам хотел, чтобы его остановили. Наверно, Генри цеплялся за последнюю соломинку, придя к брату в надежде, что Натан сядет рядом с ним и выслушает его доводы с серьезным лицом — доводы, оправдывающие желание лечь на столь опасную операцию, доводы, порожденные сладострастием, превратившимся в маниакальную идею, — ситуация, которую старший брат представил как фарс в романе «Карновски». Генри ожидал, что Натан будет смеяться над ним. Ну конечно! Он ведь приехал из Джерси, чтобы признаться писателю, потешающемуся над всем миром, в нелепости своей дилеммы, а вместо этого услышал вялые слова утешения от брата, который был уже не в состоянии ни дать ему разумный совет, ни хотя бы нанести оскорбление. Он пришел в квартиру к Натану с одним желанием, чтобы брат сказал ему, насколько ничтожны его помыслы о губах Венди по сравнению с заведенным порядком жизни зрелого мужчины, а вместо этого писатель, выворачивающий наизнанку сексуальные отношения, сидел и тупо слушал его. Импотенция, думал Цукерман, привела его к тому, что он не видел для себя будущего. Пока он обладал мужской силой, он мог бросить вызов любому, он мог рисковать, ничего не опасаясь, и не только в спорте, но и в семье, где отношения были надежными и крепкими; пока он обладал потенцией, жизнь его не давала трещину — он прекрасно лавировал между рутиной обыденности и табу. Но без потенции он считал себя приговоренным к жизни в коконе, где все вопросы решены раз и навсегда.

Ничто не могло объяснить это лучше, чем история о том, как Генри, по его собственному признанию, стал любовником Венди. Совершенно очевидно, что с первого момента, как она пришла к нему в кабинет на собеседование и он закрыл за ней дверь, каждая реплика, которыми они обменивались, побуждала его к продолжению отношений.

— Привет, — сказал он, пожимая ей руку. — Я слышал столько хорошего о вас от доктора Векслера! И теперь, когда я вижу вас, мне кажется, что вы еще лучше, чем мне рассказывали. Вы просто сбиваете меня с толку своей красотой.

— Ну-ну, — усмехнулась она, — может, тогда я вам подойду.

Генри было приятно, что она сразу же почувствовала себя легко и свободно в его присутствии; он также был рад, что сразу же почувствовал легкость и свободу рядом с ней. Ему не всегда это удавалось. Несмотря на полное взаимопонимание со своими пациентами, он иногда вел себя по-смешному закованно с незнакомыми людьми, — к примеру, когда он проводил с кем-нибудь собеседование по поводу приема на работу, мужчина то был или женщина, ему часто казалось, что именно он, а не кто другой пришел наниматься на работу и отвечать на вопросы нужно ему самому. Но в женщине, заглянувшей к нему в кабинет, было что-то говорящее об уязвимости ее натуры, и ее маленькие соблазнительные груди всколыхнули в нем желание, придав ему смелости, хотя, если быть точным, никакое проявление смелости по отношению к женщине в то время ему было совсем не нужно. И дома, и на службе дела у него шли неплохо, и приключение с едва знакомой женщиной было явно лишним в его нынешней жизни. И все ж, — может, потому, что в тот момент он чувствовал себя на коне, — он не смог обуздать свою природу: имея твердую уверенность в своей мужской притягательности, он сразу же понял, что она попалась к нему в сети. В те дни он походил на кинозвезду, изображающую некоего героя — неважно какого, но грандиозного по масштабу. Так зачем подавлять в себе желания? Прошло то время, когда он чувствовал себя жалким идиотом.

— Присаживайтесь, — сказал он. — Расскажите мне о себе и ответьте на вопрос, чем бы вы хотели заниматься.

— Чем бы я хотела заниматься? — Должно быть, кто-то посоветовал ей повторять вопрос доктора, если ей потребуется время для обдумывания правильного ответа, наверняка приготовленного заранее. — Я многое хочу делать. Зубоврачебной практикой я начала заниматься под руководством доктора Векслера. Он такой замечательный! Настоящий джентльмен!

— Да, он славный парень, — согласился Генри, почти невольно размышляя о дьявольском избытке самоуверенности и мужской силы, и пока эта сила не иссякла, он еще может показать ей, что по-настоящему значит быть замечательным.

— У него в кабинете я много чему научилась.

Он мягко подбодрил ее:

— Расскажите мне все, что вы знаете.

— Что я знаю? Я знаю, что стоматолог прежде всего должен выбрать метод лечения. Конечно, пломбировка зубов — это бизнес, и вы должны позиционировать себя на рынке услуг, но все же вы вторгаетесь в чрезвычайно интимную область. Вы имеете дело с полостью рта и должны понимать, как чувствуют себя люди, пришедшие на прием к врачу, и что они думают о своей улыбке.

Полость рта входила в сферу его интересов, точно так же как и ее, — но несмотря на то, что они разговаривали на профессиональные темы, беседа шла при закрытых дверях; стоял конец рабочего дня, и юная стройная блондинка, пришедшая наниматься к нему на работу, показалась ему необыкновенно соблазнительной. Он вспомнил голос Марии, говорящей ему, как прекрасен его фаллос: «Я засовываю руку к тебе в штаны и удивляюсь, какой он большой, круглый и крепкий». «Ты так здорово им владеешь, — восхищалась нередко она, — особенно хорошо это было в последний раз. Лучше тебя нет никого на свете, Генри».

Если бы Венди встала со своего места и, подойдя к столу, засунула руку ему в штаны, она сразу бы поняла, о чем говорила Мария.

— Рот, — повторила Венди, — это самый интимный орган из всех, с которыми имеют дело врачи.

— Вы одна из немногих, кто это понимает, — отозвался Генри. — Вы это знаете?

Когда Генри заметил, что от комплимента девица зарделась, он перевел беседу в более опасное и двусмысленное русло, прекрасно осознавая, что ни один человек, случайно подслушавший их разговор, не сможет обвинить их в том, что они разговаривали на темы, не относящиеся к сфере стоматологии. Хотя, впрочем, их некому было подслушивать.