Райский сад первой любви - Линь Ихань Страница 10

Учитель английского спросил физика: «Как там эта твоя будущая звездулька? Сколько лет вы уже вместе? Ну ты даешь, так долго с одной мутить, почти то же самое, что домой к жене возвращаться». Остальные двое учителей рассмеялись, а учитель физики улыбнулся с безграничной теплотой и сказал таким тоном, словно рассказывал о родной дочери: «Она говорит, что петь тяжело. Сейчас моделью заделалась». По телику покажут? Физик снял очки и стер пот с крыльев носа, он смотрел с недоумением и словно бы смутился, а потом ответил, что она уже снималась в одной рекламе. Трое коллег даже зааплодировали, похвалив физика за смелость. Учитель Ли спросил: «А не боишься, что на нее кто-то еще позарится?» Учитель физики протирал очки, казалось, целую вечность и не отвечал. Тут слово взял математик: «Я переспал уже с тремя командирами, еще одна – и будет каре!» Они подняли тост. Выпьем же за тюремную трапезу для А-Бяня с его семьюстами миллионами! Выпьем же за сторонников независимости Тайваня, у которых есть знания, но не хватает здравого смысла! За всех девочек, которые на уроках гигиенического воспитания прилежно строчат конспекты, но не имеют даже элементарных познаний в области секса. За колоссальную свободу, которую они втиснули во вступительные экзамены.

Учитель английского сказал: «Лично я принимаю всех без разбора, не понимаю, чего вы-то упираетесь, вы себя блюдете даже почище, чем они!» Учитель Ли усмехнулся: «Ты у нас игрок. После того как долго играешь, обнаруживаешь, что у самой страшной уродины тоже есть распутная ипостась, но мне такое не по душе». Он робко посмотрел на дно своего бокала и добавил: «Более того, мне нравится играть в любовные отношения». Англичанин спросил: «Но у тебя тогда в сердце не любовь, а сплошь притворство, не устаешь?»

Ли Гохуа задумался. Перебрав нескольких девочек, он обнаружил, что надругаться над обожающей его школьницей – самый легкий способ заставить ее следовать за ним хвостиком. И чем сильнее она прилипала, тем больнее ей было, когда Ли Гохуа ее бросал. Ему нравилось репетировать перед этой девушкой сладкие речи, предназначенные для следующей, это ощущение бесконечности было прекрасно, чувство, будто ты бережешь окружающую среду. В момент расставания центробежная сила еще прекраснее, словно кадр в кино, когда героиня с камерой в руках кружится по заснеженному полю, ее лицо в кадре становится все крупнее, задник превращается в пейзаж, маленький квадратный дворик растягивается, превращаясь в картины, мелькающие за окном вагона скоростного поезда, пространство резко становится временем, растерзанным и окровавленным. Очень красиво. Учитель английского не поймет такое, а Ли Гохуа безумно нравится. Учитель английского не поймет то ликование на грани с желанием пуститься в пляс, которое Ли Гохуа испытал, узнав, что одна из школьниц наложила на себя руки. В душе бушевало настоящее цунами на мотив мелодии «Цинпин» ^[32]. Высшая похвала мужчине – совершенное ради него самоубийство. Ему было лень думать о разнице между «ради него» и «из-за него».

Учитель математики спросил Ли Гохуа: «А ты все еще мутишь с той девочкой из второго класса? ^[33] Или она уже в третьем?» У учителя Ли был занят рот, но он промычал: «Я немного устал, но ты же понимаешь, что новенькие еще не начали, а пока нет новеньких, остается только продолжать со старенькими». Физик, непонятно когда нацепивший обратно очки, внезапно повысил голос и сказал, словно бы обращаясь к самому себе: «Я тут давеча с супругой телевизор смотрел, так она без предупреждения ко мне полезла!» Ладони его коллег, как опавшие листья, по очереди похлопали его по плечу. Выпьем! За лирическую традицию по обе стороны Тайваньского пролива, традицию, которая витиевато описывает любовные отношения между учителем и ученицей. За третьего лишнего, спрыгнувшего с экрана телевизора в гостиную. За мужчин, которые, вернувшись из маленькой гостиницы домой, еще в состоянии при включенном свете заняться любовью с супругой. За начало учебы. Учитель английского обратился сразу и к физику, и к учителю Ли: «По мне, так вы целомудреннее, чем они. Не понимаю, зачем нужно ждать новеньких».

Канатная дорога разрезала облака наискосок, вагончики фуникулера вдалеке казались маленькими, за их окном они медленно ползли в гору, а на другой стороне неспешно спускались. Словно бусины буддийских четок, когда их пересчитывали. Внезапно в душе у Ли Гохуа заиграла мелодия «Цинпин». Как там у Ли Бо? «Гляжу на облака – наряд твой вспоминаю, а глядя на цветок – твой лик» ^[34]. Тайваньские леса в самом конце лета все еще роскошны. При взгляде на облака он подумал о Фан Сыци. Но вспомнил не наряд, а то, как во время самого первого визита она сказала: «Мама не разрешает мне пить кофе, но я могу сварить!» Если подумать, то в этих словах скрыт глубокий смысл. Сыци протянула руку, чтобы достать с верхней полки шкафа кофемолку. Между топиком и юбкой показалась широкая полоска белой кожи на талии. Такая белая, словно разлинованный лист в ожидании написанного на нем слова, и когда отдаешь работу учителю, только тогда вспоминаешь, что именно забыл написать, остается огромная белая брешь, а учитель, проверяющий работы, тоже не знает, что же хотела сказать ученица. Наконец-то Сыци дотянулась до кофемолки, и ее топик, словно занавес в театре, скользнул вниз. Она не подняла головы и не посмотрела на учителя, однако лицо от измельчения кофейных зерен раскраснелось. Когда она потом пришла к нему в гости, то кофемолка стояла на кухонной мойке, и тянуться уже не было необходимости. Но когда она взяла кофемолку, лицо ее раскраснелось сильнее, чем в прошлый раз.

Ли Гохуа решился все-таки сделать последний шаг из-за чувства собственного достоинства Фан Сыци. Такие утонченные девочки ни за что не проболтаются, это слишком грязно. Высокая самооценка часто служит иглой, которой можно ранить и себя, и окружающих, но в этой ситуации высокая самооценка зашьет ей рот. Ли Гохуа теперь не хватало лишь подробного плана. По слухам, родители Фан Сыци без конца мотаются в командировки. Возможно, сложности возникнут из-за этой ее подружки Лю Итин. Когда сиамских близнецов разделяют, то жизненно важные органы в одном комплекте, и непонятно, кому их оставить. Сейчас можно было лишь надеяться, что из уважения к себе Сыци даже Лю Итин ничего не расскажет. В результате план Ли Гохуа еще не перебродил и не вызрел, как ему подарили целую бутылку с готовым планом.

Госпожу Чжан с десятого этажа больше всего на свете заботило замужество дочери. Ей только что стукнуло тридцать пять. Целых тридцать пять, а постоянного мужика нет, даже восковые свечи на именинном торте еле-еле горели. Госпожа Чжан, в девичестве Ли, еще в студенческие времена с господином Чжаном хлебнула немало трудностей, впоследствии господин Ли преуспел и сколотил состояние, но она сохранила скромные привычки. Господин Чжан был верен себе. Когда он только-только выпустился из университета, то всегда всю гущу из супа вычерпывал и отдавал госпоже Чжан, которая в то время еще была девицей Ли. Сейчас она уже стала госпожой Чжан, а ее супруг со всех банкетов приносил домой всякие вкусности. Собутыльники смеялись, что господин Чжан слишком старомоден, а тот в ответ отшучивался: «Только если ее покормлю, можно оправдаться за то, что вы меня пригласили отведать такие изысканные яства». Господин Чжан не слишком-то волновался из-за личной жизни дочери, хотя она и унаследовала невзрачную внешность матери и ее чувство неполноценности. Господин Чжан считал дочку миленькой.