Ловля молний на живца - Татьяна Млынчик Страница 10

Юля нетерпеливо перетаптывалась с ноги на ногу.

– Так, а что стряслось-то? В «Молоке». Почему она вырубилась? Я тут слышала версию с бутиратом…

– А ты ничего не знаешь? Он что же, не говорил?

– Он отбитый какой-то, молчит! – Она запихнула в рот очередную конфету. Маша автоматически сунула руку в пакет, выудила червяка и смяла розовое сахарное тельце пальцами.

– Да я прыгала со сцены в слем… – и Маша сбивчиво пересказала подруге историю лейтенанта Власова.

– Жесть! – Юля вглядывалась в Машино лицо, не переставая жевать. – Стремно в ментовке было? Тебя в клетку сажали?

– Я заикаться опять начала…

– Ого! Я думала, это прошло.

В другой части улицы, там, где стояли ряды скамеек, кто-то взорвал петарду. Маша и Юля обернулись на хлопок, и Маша сразу увидела красную кепку, белые щеки и черные волосы.

– Вот и он, – констатировала Юлька, – позвать к тебе?

– Я сама. – Маша решительно двинулась в сторону Шалтая. Поймала его медовый взгляд и улыбнулась. Однако он смотрел на нее как на тень.

– Здравствуйте, – произнес он и остановился. Руки в карманах джинсов, расстегнутая ветровка, кофта с капюшоном, пахнет вкусными духами.

– Хотела с тобой поговорить, – начала Маша, заливаясь краской.

– На тему? – осклабился он.

– Про Лизу. Про «Молоко».

Его друг отделился от них и отошел в сторону подоконников. Шалтай достал исцарапанный телефон и уставился на экран.

– Я тебя потеряла тогда после концерта… А сегодня… На допрос ходила…

– А я Лизу потерял тогда на концерте. И что теперь?

Маша опешила.

– Хотела узнать, как она.

– Как она? Она в коме. Знаешь, что это такое? – Его ноздри, раздуваясь, втягивали воздух, – К-О-ЭМ-А.

– Следователь сказал, там кабель был оголенный на полу… Провод.

– Там много чего было.

– Ну… – Маша повела носком кеда по тротуарной плитке, – как я поняла, произошла авария…

– Маловероятно, что ты что-то поняла. Если бы ты на нее не прыгнула, она бы не упала на провод.

– Я же не на нее прыгала…

– А на хер ты вообще туда полезла? – уголки его губ дрогнули.

– Я-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ааа, – Маша набрала полную грудь воздуха, – н-н-н-н-н-н-н-н, н-н-н-н-н-н-н-н… – И снова проклятый ком в горле, который она силилась вытолкнуть, но сил для этого не хватало.

Шалтай смотрел ей в лицо. Его челюсть слегка шевелилась. Было ощущение, что он хочет ее ударить. Что скрипит зубами от ярости. В горле у Маши засвербело. Мысли и слова сливались в баланду, в мешанину, похожую на содержимое бабушкиного компостного ведра под раковиной на дачной летней кухне. Она заморгала. Шалтай слегка завис рядом с ее плечом, а потом спешно зашагал по направлению к Невскому проспекту. Не к ребятам, не к дружку, а просто-напросто прочь. Маша отвернулась от его удалявшейся спины, стала глубоко дышать и двинулась в сторону Манежной площади, чтобы никто из знакомых не увидел передернутого судорогой от детского рыдания лица. Она закрыла рот ладонью. Ее догнала Юлька. Обняла.

– Ты чего? Машка! Успокойся. Пойдем в «Блины» посидим, хочешь? Или в каштановую аллею… – Она гладила Машу по голове, как маленькую.

Но Маша не хотела в каштановую аллею. Она хотела идти рядом с Юлей и беззвучно плакать. Выговорить она толком так ничего и не смогла. Заикание душило ее на каждом слоге, и, даже когда она вытерла слезы и они присели на оградку около сквера на Манежной площади, она хотела спокойно все рассказать, но горло сжималось.

– Слушай. Что за жесть? – Юля прикурила сигарету и передала Маше. – Хочешь, я за валерьянкой сгоняю в аптеку?

Маша помотала головой. Достала телефон и в тексте сообщения напечатала: «Потом расскажу. По ходу, у меня срыв. Сначала дача, потом концерт, ментовка. Высплюсь, приду в себя».

Юля прочитала и кивнула.

– Так, а Шалтай чего? Нагнал на тебя?

Теперь кивнула Маша.

– Вот ублюдок.

На этот раз Маша кивать не стала. Встала и помахала рукой.

В метро Маша не смогла произнести фразу: «Один жетон, пожалуйста». Она заикалась, пока мужчина, стоявший позади, не обогнул ее и гаркнул в окошко:

– Дайте ей уже жетон, а?

У Маши в горле клокотали слова, слюни, слезы. Она сунула в окошко горсть монет и, получив жетон, поспешила к эскалатору. На нем силилась вспомнить профилактические упражнения, которым учил логопед еще десять лет назад, когда ей удалось полностью победить заикание. Первое правило каждого упражнения гласило: «Успокоиться. Найти тихое место и сосредоточиться на связках». Вокруг кишело людьми. Визгливо орали малыши парой ступенек ниже. А еще Маше снова хотелось плакать при воспоминании о Шалтае. Она решила доехать до дома и там в тишине настроить речь на спокойный лад.

В прихожей ее встретил папа.

– Как жизнь? – добродушно спросил он. – Мама рассказала о допросе. Что скажешь?

Маша посмотрела на него многозначительно и, не ответив, стянула кеды.

Опустила рюкзак на пол, расстегнула молнию и выудила оттуда тетрадку с ручкой. Написала на листке в клетку: «Опять заикаюсь. Не могу говорить».

Папа спустил со лба на нос очки и прочитал.

– Так ты говори, как можешь. Не волнуйся. Ты же дома. – Он погладил Машу по спине. Она вынула тетрадь из его рук: «Не хочу. Пойду к себе, поделаю упражнения».

– Понял тебя.

И она зашла к себе в комнату. Не спеша переоделась. Торопиться не стоило. Села на край постели и принялась один за другим делать упражнения. Комплекс, который она знала назубок, но повторять ленилась, потому что последние три года не заикнулась ни разу и полагала, недуг навсегда остался позади. В дверь постучались. В проеме показалась голова мамы.

– Папа сказал… – она не договорила.

Маша подняла ладонь и показала, что все под контролем и маме предписано подождать.

– Приходи к нам на кухню. – Вид у мамы был встревоженный.

Круг за кругом Маша повторяла упражнения. Потом решила произнести заготовленную фразу: «Вода проводит электрический ток». Она улыбнулась, набрала в легкие воздух, посмотрела на мягкую игрушку, лилового лиса и начала:

– В-в-в-в-в-в-в… В-в-в-в-в-в-в-в-в-вода пр-р-р-р-п-п-п-п-п-п-п… – Проклятая П! Ничего не вышло. Она сжала пальцами ткань своих домашних штанов.

После этого пытаться снова не хотелось. Немо сидела с закрытыми глазами еще минут сорок. Думала о Лизе. Будет она жить или нет? Где она? Когда стрелки часов на стене показывали полночь, в комнату зашла мама. В одной руке она несла кружку, над которой поднимался парок, другая рука была сложена лодочкой.