Писатели и любовники - Лили Кинг Страница 10

Номер, который он мне оставил, давал на том конце провода одни гудки. Но не человека. И не автоответчик. Мне в “Красной риге” осталась неделя, и из деревянной телефонной будки я перед каждой трапезой пыталась звонить по тому номеру. В мой последний вечер села рядом с одной художницей. Она приехала за несколько дней до отъезда Люка, и он нас познакомил. Знал ее по Нью-Йорку. У нее были добрые глаза. Она передала мне картофельное пюре. И сказала:

– Ты же в курсе, что он все еще женат, да?

Он еще раз глубоко выдыхает в мой автоответчик.

– Мне надо с тобой повидаться, – говорит.

Жду на заправке “Саноко”. Опаздывает, я сижу на цементном бортике клумбы с аляповатыми бархатцами. Ноги у меня начинают дрожать.

Его пикап подкатывает ко мне, Люк выбирается наружу – худосочнее прежнего. Волосы отросли. На вид грязные. Мы обнимаемся. Я его не чувствую. У меня под кожей все бурлит, сердце бьется до того торопливо, что я, может, и не смогу остаться в сознании. Он закидывает мой чоппер к себе в кузов – без комментариев, не узнавая его.

Залезаем в кабину – на свои давнишние места.

– Трудно, да?

Киваю.

– Я просто очень медленно, – говорит он, выкатываясь на Мемориал-драйв.

Мы направляемся к трассе 2. Он хочет искупаться в Уолденском пруду.

– Лорейн сказала мне, что она тебе сказала. – Лорейн – та художница. – Только по документам, Кейси. Это не… У меня были другие девушки, а у нее… другие мужчины. В сущности…

– У тебя сейчас есть девушка?

– Нет. – Он слишком рано переключается на четвертую передачу, пикап содрогается, Люк понижает передачу. – Ну почти.

Всю дорогу до Конкорда я желаю выйти из машины, однако стоит нам припарковаться и вылезти на горячий асфальт, как мне хочется влезть обратно в машину. На парковке тарахтит фургон с мороженым, ватага детишек задирает головы к сдвижному окну. Детские тельца подпрыгивают, попы у плавок обвисли от воды и песка. Мы входим в тенистый сосновый бор, и я чуть не налетаю на Генри Торо³⁵. Бронзовый мужчина-малютка, размером с двенадцатилетнего мальчика. У него за спиной копия хижины Торо. Дверь открыта. Захожу внутрь.

Всего одна комнатка с армейской койкой справа, накрытой серым шерстяным одеялом, и конторкой слева, покрашенной в зеленый. У дальней стены кирпичный очаг и пузатая печка перед ним. Ощущаю я здесь только старание воспроизвести обстановку. От самого Торо – ничего.

Люк берет меня за руку и тянет сесть на койку рядом с собой. На одеяле мертвый паук, ножки словно вплелись в шерсть. Люку бы понравилось. Возможно, паук оказался бы в стихотворении рано или поздно. С удовольствием не показываю паука Люку.

– Мы, похоже, всякий раз оказываемся на койке в хижине в лесу. – Улыбается и смотрит на меня по-старому, и я понимаю, что если сейчас подамся к нему хоть самую малость, он меня поцелует и все дальнейшее будет уже не в моей власти.

Встаю и выхожу на желтые сосновые иглы.

Перебираемся через дорогу, вливаемся в поток людей, идущих по тропе. Под нами на маленьком пляже кишат тела. Вопят дети.

– Тут так людно, – говорю.

– Лучше, чем обычно. В прошлом месяце нужно было час ждать, чтобы въехать на парковку.

В прошлом месяце. Он был здесь в прошлом месяце. В том месяце, когда не звонил мне. Я такая тяжелая, что едва двигаюсь. Столько усилий нужно на то, чтобы просто следовать за ним в обход купального пляжа на тропу через лес вокруг пруда. Проволочная загородка вдоль той стороны дорожки, что ближе к пруду, стоят знаки, запрещающие публике сходить с тропы и разрушать хрупкую экосистему. Но публика все равно нарушает, все клочки песка, что виднеются за деревьями, заняты, и мы шагаем дальше. Находим незанятый пляжик, пробираемся между проволокой и вниз по крутому спуску. Расстилаем полотенца в нескольких футах друг от друга. Через пару минут он встает и пересаживается ко мне. Стряхивает песок с моей коленки, склоняет голову, прикусывает зубами мою коленную чашечку, будто это яблоко.

Не прикасаюсь ни к бледному тылу его шеи, ни к мальчишеским болтикам его загривка.

Мне ломит все тело от горла до промежности. Хочу, чтобы он скользнул пальцами ко мне в купальник и прогнал всю эту тяжесть и несчастье. Чувствую себя ведьмой из сказки, ждущей, когда ее вновь сделают юной и гибкой.

Встаю и захожу в воду. Она теплая и чистая. Я никогда не бывала на Уолденском пруду. Книгу читала в старших классах, когда жила менее чем в часе езды отсюда, но никогда не думала, что это место существует до сих пор. Падаю в воду, отплываю от берега на спине. Люк остается на моем полотенце, делается все меньше и меньше в этой своей белой футболке. От футболки пахнет. Я помню, что знала, как он пах, когда мы только познакомились. А затем перестала замечать.

– От тебя пахнет, – кричу я на берег.

– Что? – переспрашивает он, но я гребу дальше. Деревья под этим углом такие высокие, темные, с матерыми летними листьями. Небо безоблачно, а прямо надо мной его глубокая синяя эмаль истончается, и за нею мне видна чернота космоса.

Вылезаю, он смотрит на мое тело – как с него сбегает вода. Он по-прежнему на моем полотенце, и потому я сажусь на его.

– Ты купаться не собираешься?

– Иди сюда.

Знаю, какого развития событий ему хочется. Сижу где сижу. Пловчиха, женщина с сильными рябыми руками и в ярко-голубой купальной шапочке, прорезывает диагональ через пруд.

– Между мною и миром словно бы хрящ, – говорит он. – Пытаюсь продраться через него. Просто двигаюсь очень медленно. Это трудно. Крепкий хрящ.

Когда кожа у меня высыхает и натягивается, я говорю ему, что мне пора назад. Сегодня вечером я на подхвате.

Сидя у него в пикапе, разглаживаю юбку. Красивая, полынно-зеленая с мелкими кремовыми цветочками. Понимаю, что больше никогда ее не надену.

– Не смотри на меня так, – говорит.

– Я на тебя не смотрю.

– Я знаю.

Предлагает отвезти меня домой в Бруклайн, но я говорю, что заправка “Саноко” сгодится.

– Не закрывайся, – просит.

Пикап катится по Мемориал-драйв. Вижу мою тропинку вдоль реки, гусей у опоры моста Вестерн-ав.

Всю твою жизнь будут вот такие мужчины, думаю я. Очень похоже на мамин голос.

Подъезжает к бархатцам. Говорю ему, что выходить не надо, и он не выходит. Вижу, пока вытаскиваю велосипед из кузова, как Люк упирается лбом в руки на руле.