Тысяча лун - Себастьян Барри Страница 10

Одно лишь касание белого человека, одно его приближение предвещало смерть.

Для нас жизнь каждого из нас была великим сокровищем. Но белые люди оценили нас в другую цену. Мы были ничем, а значит, убить нас означало убить ничто и ничего не значило. Убить индейца – не преступление, ведь индеец – это ничего особенного.

Я это знаю. И потому записываю.

Теннисон Бугеро был теперь до какой-то степени гражданином, поэтому, может быть, его избить – все-таки преступление. Разве не за это шла война? Казалось, что да. Поэт Максуини велел Томасу Макналти и Джону Коулу идти воевать именно за это. А может, Томас просто посмотрел на поэта Максуини и понял, какая это замечательная душа. То есть он тоже король и тоже порядком бедствовал, но у такого человека золотой свет вокруг головы. Поэт Максуини, он был как эти картинки с Иисусом, на которых золотой обруч сверху. Томас и Джон Коул долго не возвращались, а мне нужно было быть с ними. Я тогда еще не излечилась от жизни – может, и по сию пору не излечилась. Но тогда еще точно нет. Но поэт Максуини, с узким темным лицом и глазами как речные камушки, он сподвигся ради меня, и учил меня наукам, и ругал меня, и делал всю материнскую работу.

Отчего это мне так везет на мужчин, добрых, как женщины? Я считаю, только женщины умеют жить, а мужчины по большей части слишком торопливы, вечно на полувзводе. Полувзведенное ружье стреляет куда попало. Но в моих мужчинах я нашла яростную женственность жизни. Какое сокровище. Какая огромная гора настоящих богатств.

А теперь – несмотря на то что Теннисон Бугеро прикован к постели, а может, как раз поэтому – они ушли боронить землю, которая как раз начала отмякать по весне. Мулов покормили, чтобы подкрепить, привязали к ним старую черную борону и взрыхляли чернозем, акр за акром. Мул – счастливая душа, когда у него полный живот овса. У сытого мула такой довольный вид, что думаешь – он вот-вот засмеется.

Конечно, теперь из нас никто не мог сунуться в город за провизией, кроме Лайджа. Хорошо, что в Парисе пять бакалейных лавок. Так что мистер Хикс лишился клиента в нашем лице.

– Только бы мне не попался этот ссыкун Джас Джонски, – сказал Лайдж.

– Потому как ты можешь его и убить, – тихо отозвался Джон Коул.

Я только вышла на крыльцо забрать кое-какое нижнее белье, что сушила для Розали, и вдруг заметила по ту сторону поля, заросшего сорняками, коня и всадника. Меня пронзила тревога. Не только Розали и Теннисон теперь подпрыгивали от малейшего шороха. Мне казалось, мы утки, сидящие в ожидании выстрела, – если такие утки вообще бывают.

Кто бы это ни ехал, он был не один. За ним еще горстка людей бултыхалась в седлах. Мои собственные мужчины были за два поля отсюда к северу. Если залезть на крышу, я их увижу, крохотные фигурки черных мулов и черные силуэты людей, мелкие, как мучные черви. Ружье Теннисона всегда стояло в гостиной. Помимо того, что оно было красивое, кто-то вытравил на клине затвора имя «ЛЮТЕР». Загадочная надпись, особая примета. Я взяла ружье и снова заняла позицию на крыльце, с союзником в лице «спенсера». Я отлично умела стрелять из винтовки, хоть она и великовата для девочки.

Оказалось, впереди едет шериф Флинн. Я не знала, хорошо это или плохо. Я не была с ним близко знакома. Иногда встречала его в городе – он проходил мимо, топая сапогами по дощатому тротуару. Сейчас его сопровождали трое. Потрепанные на вид. Он ехал впереди – запросто, как ни в чем не бывало. Он не особо спешил ко мне приближаться. Будто вообще никуда не торопился.

Наконец он подъехал. Он верхом, и я на крыльце, мы были на одном уровне.

– Милочка, сходи-ка приведи Илайджу, – сказал он.

Я впервые слышала, как Лайджа называют полным именем. А меня сроду никто не звал милочкой. Шериф будто не заметил мою винтовку. Я держала ее под углом в левой руке, но шериф словно и не видел. Я была даже не уверена, что винтовка заряжена. Я подумала, что, может, и нет, потому что, ну, я не знала. Я знала, что эти парни меня пристрелят запросто, как зайца на меже. Раз, и все. Я почувствовала, как у меня потекло по ногам под юбкой. Я не хотела, чтобы кто-нибудь это видел. Мое тело боялось, но сердце храбрилось. Мне придал храбрости гнев за Теннисона, и я подумала, что его ружье – сильное снадобье. Теннисон гордился, что владеет этим ружьем, и даже то, что я просто держала его в руках, ободрило меня.

Я ничего не ответила шерифу Флинну. Потому что не знала, лучше говорить или молчать.

Шериф Флинн был обветренный и смуглый. Но щеки вокруг усов чисто выбриты. Ему было на вид лет сорок, и я подумала, что женщины в городе, наверно, считают его красавцем. Помощники его были весьма обтрепанны. Одного из них я узнала – теперь, вблизи. Фрэнк Паркман. Закадычный дружок Джаса Джонски.

Я сама удивлялась, как это стою и думаю про все такое и не отвечаю шерифу Флинну.

Шериф Флинн спешился, поднялся по ступенькам на крыльцо и, оказавшись рядом со мной, поднял правую руку. Теперь я думаю, что он хотел пожать мою. Это было так неожиданно, что мне показалось – он хочет меня ударить, и я отшатнулась, споткнулась о винтовку и плюхнулась. Тут же вскочила. Медведю или койоту показывай, что ты его не боишься. Для стрельбы у шерифа был блестящий, начищенный пистолет за поясом, и это значило, что он, как выразился бы Томас Макналти, kittoge, левша.

– Илайджа тут? – спросил шериф Флинн.

– Она думает, что ее сейчас вздуют, – со смехом сказал Фрэнк Паркман.

– Заткни свое поганое хайло, Паркман, – сказал шериф Флинн. – Или я тебя самого вздую, болван ты этакий.

Но он не стал продолжать. Тут из-за угла как раз вышли Томас Макналти и Джон Коул, а с другой стороны дома – Лайдж Маган. Все трое были в черной земле, поскольку боронили. На ногах у них были сапоги из черной земли – не настоящие, конечно. Мужчины возвращались домой ужинать после долгих-долгих часов работы.

– Здорово, Илайджа, – сказал шериф Флинн.

– Даров, – ответил Лайдж Маган.

Шериф облокотился на перила крыльца и расслабился. Это был сигнал его людям, чтобы они тоже расслабились. Фрэнк Паркман спешился, прицепил поводья себе на локоть и принялся набивать табаком глиняную трубочку, вынутую из кармана. Я не знала, что думали Томас и Джон Коул, но они решили дать отдых ногам и сели в старые кресла на веранде, а сам Лайдж Маган занял позицию вроде часового у темного входа в дом. Он быстренько захлопнул входную дверь свободной рукой, не глядя.

– Что, в этом году опять табак будешь сажать? – спросил шериф Флинн, даже не спросил, а констатировал. И кивнул на черную землю, пометившую пахарей.

– А то, – сказал Лайдж.

– Ты посадишь, я покурю, – сказал Фрэнк Паркман, пыхтя трубкой.

– На свеклу нынче спросу нету, – сказал Лайдж. – Я думал, может, кукурузы немножко посадить. Может, выручу центов сорок за бушель. Бог знает, выйдет ли. У меня или у кого другого.

Шериф долго молчал, а Фрэнк Паркман стоял с полуулыбочкой, посасывая трубку.