Сияние «жеможаха» - София Синицкая Страница 10

Две неприятные истории (первая – с белым слоном, вторая – с Пушкиным) стали причиной полного разрыва с Мусей и Алей и отчаянного Татиного бегства из университета. Произошло всё осенью, когда подруги после раздельно, в разных галактиках проведённого лета снова встретились на факультете. Тата летом жила на старенькой отцовской даче у Финского залива: почти голодала, полола грядки, переливала из пустого в порожнее с соседками, била комаров, читала неинтересные книжки по философии и газету «Известия». Пуды картофеля, Индия, спекулянты, польские беженцы и Роза Люксембург сбивались в ком и уходили на дно сознания, потом всплывали в совершенно бессмысленных сновидениях. Унылое Татино времяпровождение разбавлялось встречами с фармацевтом Гиповым, который раз в две недели вползал на дачку и делал Тате серьёзные предложения вечно мокрой руки и сердца. Он не был мобилизован из-за каких-то своих болезней. Два раза на тёмном огороде, у мокрых листьев ревеня, Тата проявила благосклонность к Гипову, потом вспомнила про барынек, подумала, что они будут над ней смеяться, и отвергла отцовского ассистента. Гипов затаился среди колб и мензурок, он решил «пока работать» и выжидать.

Осенью выяснилось, что Муся без памяти влюблена в усатенького лингвиста Митю – и главное, что Митя был в неё без памяти влюблён. Митя называл себя эсером-народником. Тата изо всех сил делала вид, что счастлива за подругу. Она узнала, что Митя – поклонник Рильке, и задумала произвести на него и на всех впечатление. На заседании поэтического общества Тата с выражением прочитала «Карусель». Её немецкий был сносен, но дело испортили пафосное Татино подвывание, сопровождаемое покачиванием коренастого тела и взмахами рук, и особенно «таинственный» шёпот на рефрен про белого слона: «Und dann und wann ein weisser Elefant» ^[3]. Кому-то от Татиного чтения было неловко, кому-то – смешно, и впоследствии, когда Тата входила в аудиторию или шла по университетскому коридору, кто-нибудь обязательно провозглашал: «Und dann und wann ein weisser Elefant!»

Вторую и последнюю обиду Тата претерпела на студенческой постановке «Маленьких трагедий». Обидчицей стала избалованная всеобщим вниманием красавица Варенька, её Муся нашла в сельской библиотеке где-то под Боровичами. Варенька страстно любила стихи Андрея Белого, плотоядно их смаковала, проживая и прожёвывая каждое слово. Ночью девочки, которым было уже по девятнадцать, купались в лесном озере, жгли костёр, пекли картошку и громко читали «Северную симфонию»: «С жаждой дня у огня среди мглы фавны, колдуньи, козлы, возликуем. В пляске, равны, танец славный протанцуем среди мглы!.. Козлы!.. Фавны!» Муся притащила Вареньку в Петроград, чтобы познакомить с любимым поэтом. Варенька с удобством расположилась в её комнате и сердце. Мусины родители улыбались ей так, как никогда не улыбались Тате, было видно, что Тата барыньке-Вареньке не чета.

На постановке Ядова была за Сальери. В белом парике и камзоле, который не сходился на выпирающей груди, она старательно декламировала.

На значительно протянутой фразе «Тру-у-уден первый шаг и ску-у-ушен первый путь» Варенька зашлась тихим смехом, а на словах «Вот яд, последний дар моей Изоры» захохотала в голос. Видя замешательство Сальери, Варя смутилась, но на следующей постановке была та же история – Митя-Фауст пожаловался обёрнутой в чёрный плащ Ядовой: «Мне скучно, бес»; на это бес ответил: «Вся тварь разумная скушает», и тут опять послышался сдавленный Варенькин смех.

Тата не могла понять, в чём дело, за что её так ненавидят. Не в силах больше терпеть насмешки «передовой молодёжи», она бросила университет и сошлась с поэтом Виньеткиным, который называл себя «поат». Ей нравились его чувствительные стихи о полях и сёлах, она их горячо хвалила. У Виньеткина были связи, его регулярно печатали в журналах. Этот человек выполнял осведомительно-информационную работу при Петроградском отделе ГПУ, затем ОГПУ. Виньеткин дружил со знаменитыми артистами и поэтами, он был щедр, внимателен, оказывал друзьям тысячу мелких услуг, был вхож во многие дома, аккуратно пил чай, отставив мизинец. Будучи истинным демократом, Виньеткин знакомился с домработницами, расспрашивал о житье-бытье – их собственном, а заодно хозяйском. Верная подруга Тата Ядова помогала «поату» располагать к себе, вынюхивать и доносить.

Как-то весной Муся увидела Тату с Виньеткиным на своём пороге. Муж Митя был на кухне, обсуждал с соседкой Анной Фёдоровной рецепты куличей, вспоминал детство, таскал из-под носа у старушки древние размоченные цукаты и жадно нюхал в пальцах древний кардамон. У окна в Мусиной комнате сидела нагрянувшая в гости барынька-Варенька. На подоконнике в овальном блюде сверкала гора стеклянных пасхальных яиц – детская коллекция сестёр. Варенька посмотрела на Тату и «поата» сквозь гранёное яйцо, не удержалась и пропела: «Und dann und wann ein weisser Elefant». Вспыхнув, Тата потащила Виньеткина к выходу, Муся пожурила Вареньку за издевательство над Ядовой, о которой, впрочем, тут же забыли. «Девочки» не знали, что белый слон сейчас прогнал смертельно опасного врага. Ядова дала себе клятву погубить барынек – но не сейчас, потом, в тот момент, когда они меньше всего будут ждать изощрённой мести. В своих мечтах Ядова представляла, как какие-нибудь привлекательные духи мщения с наганами насилуют барынек, а потом делают семь выстрелов им в грудь.

В январе Виньеткин впал в депрессию, что-то его мучило – то ли нечистая совесть, то ли страх перед завтрашним днём. По ночам «поат» просыпался с криками «Он не сам, он не сам повесился!», вздрагивал при малейшем скрипе, прикуривал одну папиросу от другой, пил водку стаканами, потом попросил свою подругу Тату достать ему яд. Тата решила, что он хочет отравить врагов. «Ради своей высокой любви» она изобразила чувство к ассистенту Гипову и добыла цианистый калий. Поэт-осведомитель при ней же покончил с собой. Тату арестовали по подозрению в убийстве ценного партийца, стоявшего на страже государственной безопасности. Было следствие, основное обвинение сняли, но Ядова всё равно оказалась в тюрьме. Там с Татой приключилась удивительная метаморфоза – она каким-то образом превратилась из уголовницы в начальницу охраны, полностью поменяла фамилию и химический состав. Теперь это была уверенная в себе, неумолимая в своей злобе товарищ Иадова-Тихогнидова, Иадова – для благозвучия и чтобы забыть про яд, Тихогнидова – потому что муж был чекист Тихогнидов.

С Тихогнидовым Тата познакомилась в организованной ОГПУ крупной разведывательной экспедиции на север, тогда она была ещё зэчкой, доматывала срок. Вскоре она стала завхозом на базе ухтинской экспедиции, потом начальницей охраны в одном из лагерей. Первым делом Тата взялась проводить среди солдат специальную агитацию, объяснять им, кого они охраняют. После разъяснительной Татиной работы конвой становился ещё злее, держал на людей штык, науськивал собак.

К бытовикам, ворам, убийцам Иадова-Тихогнидова была снисходительна, тех же, кто хоть отдалённо напоминал ей ненавистную «передовую молодёжь», старалась извести. Однажды она была с ревизией в бараке, где жили заключённые химики и геологи, которые работали на буровой. Когда она вошла с мороза в тёплое полутёмное помещение и грозно посмотрела на всю учёную контру, кто-то отчётливо произнёс: «Und dann und wann ein weisser Elefant». Тата медленно стряхнула с себя снег, загадочно улыбнулась и вышла. Через день расстреляли специалиста по девонскому периоду Васю Ханина.