Самый одинокий человек - Сара Уинман

О том вечере, за три недели до Рождества 1950 года, Дора Джадд никому не рассказывала – самое большее, говорила, что выиграла картину в лотерею.

Она запомнила, как стояла в садике позади дома, в свете прожекторов автомобильного завода Каули под темнеющим небом, докуривала последнюю сигарету и думала: ведь должно же быть в жизни что-то еще?

Она вернулась в дом, и муж сказал: «Шевелись, корова», а она ответила: «Хватит, Лен» – и еще на лестнице в спальню начала расстегивать пуговицы домашнего платья. В спальне она стала боком к зеркалу и посмотрела на себя, ощупывая растущий живот, новую жизнь, про которую точно знала, что это сын.

Она присела у туалетного столика и оперлась подбородком на руки. Ей показалось, что у нее очень сухая кожа на лице, а глаза усталые. Она накрасила губы яркой помадой, и этот цвет сразу оживил лицо. Настроение, впрочем, не улучшилось.

Переступив порог дома культуры, она уже поняла, что пришла сюда зря. В зале было накурено, и желающие отметить праздник толкались у бара. Она пробиралась через толпу вслед за мужем, и на нее накатывали волны запахов – то духов, то бриолина, то потных тел и пива.

Ей давно уже расхотелось бывать на людях с мужем: очень уж мерзко он вел себя в обществе дружков, подчеркнуто пялясь на каждую симпатичную девушку, причем обязательно так, чтобы жена видела. Она отошла в сторонку со стаканом тепловатого апельсинового сока, от которого ее уже начинало тошнить. Слава богу, на нее спикировала миссис Поуис с пачкой лотерейных билетов.

– Главный приз, конечно, это бутылка виски, – сказала миссис Поуис, подводя Дору к столу с разложенными призами. – Есть еще радиоприемник, купон на стрижку и укладку в салоне Одри, коробка конфет «Куолити-стрит», оловянная плоская фляжка для спиртного и, наконец, – она придвинулась, будто сообщая секрет, – картина маслом, среднего размера, не имеющая никакой ценности. Впрочем, неплохая копия известной работы европейского художника. – Она подмигнула.

Дора видела оригинал в Пимлико, в филиале Национальной галереи, еще школьницей, когда их класс возили на экскурсию в Лондон. Ей было пятнадцать лет, и ее раздирали противоречия, как свойственно этому возрасту. Но стоило ей войти в зал галереи, и ставни, закрывающие сердце, распахнулись, и она в единый миг поняла, что это и есть столь чаемая ею жизнь. Свобода. Открытые пути. Прекрасное.

Она запомнила и другие картины из того же зала: стул Ван Гога и «Купание в Аньере» Сёра, – но именно эта словно околдовала ее. И то, что приковало ее тогда, навеки втянув внутрь картины, взывало к ней и сейчас.

– Миссис Джадд? – окликнула ее миссис Поуис. – Миссис Джадд? Так что, уговорила я вас купить билетик?

– Что? Лотерейный? Ах да. Конечно.

Свет в зале моргнул и снова загорелся, и какой-то мужчина постучал ложкой по стакану. Воцарилась тишина, и миссис Поуис картинным жестом запустила руку в картонную коробку и вытащила первый выигрышный билет. «Номер семнадцать!» – провозгласила она.

Но Дора не слышала, борясь с подступившей тошнотой, и лишь когда стоящая рядом женщина подтолкнула ее локтем и сказала: «Это вы!» – Дора поняла, что выиграла. Она подняла свой билет и крикнула: «Семнадцатый у меня!»

– Миссис Джадд! – объявила миссис Поуис. – Наша первая победительница – миссис Джадд!

Она подвела Дору к столу выбрать приз.

Леонард крикнул жене, чтобы взяла виски.

– Миссис Джадд? – тихо окликнула ее миссис Поуис.

– Виски бери! – снова заорал Леонард. – Бери виски!

И мужские голоса начали скандировать в унисон:

– Ви-ски! Ви-ски! Ви-ски!

– Миссис Джадд? Ну что, берете виски? – спросила миссис Поуис.

Дора повернулась, взглянула прямо в лицо мужу и сказала:

– Нет, я не люблю виски. Я возьму картину.

Это был ее первый акт неповиновения. Все равно что ухо отрезать. Да еще на людях.

Они с Леном ушли почти сразу. В автобусе они сели порознь: она на втором этаже, он на первом. Они сошли на своей остановке, и муж в гневе зашагал вперед, а Дора снова впустила в себя тишину этой ночи, в которой звезды выстроились по-особенному.

Когда она дошла до дома, передняя дверь была открыта, внутри темно и со второго этажа не доносилось ни звука. Она тихо прошла в заднюю комнату и включила свет. Комната была унылая, обставленная на одну зарплату (его). У камина стояли два кресла; большой обеденный стол, за которым почти в полном безмолвии проходили семейные трапезы, перекрывал вход на кухню. На бурых стенах не было ничего, кроме зеркала. Дора знала, что картину по-хорошему надо повесить в углу за шкафом, чтобы не попадалась мужу на глаза, но ничего не могла с собой поделать в эту ночь. И еще она знала, что если сейчас не решится, то не решится уже никогда. Она пошла на кухню и открыла мужнин ящик с инструментами. Взяла молоток и гвоздь и вернулась в комнату. Несколько легких ударов, и гвоздь плавно вошел на место.

Она отступила от стены. Картина бросалась в глаза, словно только что пробитое в стене окно, окно в иную жизнь, полную цвета и фантазии, далекую от серых заводских рассветов, предельно непохожую на бурые занавески и бурый ковер (то и другое выбрано мужем за немаркость).

Словно само солнце будет вставать каждый день на этой стене, обдавая их молчаливые трапезы переливчатой радостью света.

Дверь будто взорвалась, чуть не слетев с петель. Леонард Джадд ринулся к картине, и Дора Джадд невиданным стремительным броском закрыла картину собой, подняла молоток и сказала:

– Только посмей, и я тебя убью. Если не сейчас, то когда ты заснешь. Эта картина – я. Ты ее не тронешь. Ты будешь ее уважать. Сегодня я лягу в свободной спальне. А завтра ты купишь себе другой молоток.

И все это – из-за картины с подсолнухами.

Эллис

1996 год

В передней спальне стоит цветная фотография, прислоненная к книгам. На ней трое – женщина и двое мужчин. Стиснутые рамкой, они обнимают друг друга, а остальной мир не в фокусе, словно они не пускают его в свой круг. У них счастливый вид. Подлинно счастливый. Не только потому, что они улыбаются, но и потому, что в глазах – роднящая всех троих легкость, радость. Фотография сделана весной или летом, судя по одежде (футболки, яркие тона, все такое) и, конечно, по освещению.