Путешествие за счастьем. Почтовые открытки из Греции - Виктория Хислоп

* * *

© Olga Popova/Shutterstock and 19srb81/Shutterstock (почтовые марки)

Они приходили пообтрепавшимися, надорванными, нередко прочесть их было почти невозможно, словно эти открытки таскали по всей Европе в заднем кармане брюк, прежде чем отправить. Пару раз чернильные пятна свидетельствовали о том, что бумага побывала под дождем, иногда попадались строчки, казалось бы политые вином. А может, слезами. Некоторые открытки явно выцвели на солнце — должно быть, их путь длился много недель.

Первая ласточка прилетела в конце декабря, а потом открытки посыпались одна за другой. Элли Томас стала с нетерпением ждать их. Если ничего не приходило в течение недели или дольше, она на всякий случай дважды проверяла почту. В почтовом ящике Элли, одном из двенадцати в большом общем коридоре, копились в основном счета (или напоминания о неоплаченных счетах) да мусорная реклама мусорной еды. Бо́льшая часть корреспонденции предназначалась прежним жильцам, которые давно уже съехали, и Элли справедливо предположила, что адресат этих открыток — некая С. Ибботсон, прежде снимавшая здесь квартиру.

Всю заблудившуюся почту, кроме цветных открыток (неизменно с видами Греции), Элли Томас засовывала в уличный почтовый ящик на углу, предварительно нацарапав наверху: «Вернуть отправителю». В почтовом отделении их, вероятно, швыряли в мусорную корзину.

Вернуть отправителю открытки было невозможно, потому что он не называл своего имени, всегда подписывался «А.». «А» — первая буква слова «аноним». И кем бы ни была (хотя, впрочем, может быть, «был») С. Ибботсон, ничего другого ей (или ему) за те три года, что Элли жила в мрачной квартире в Кенсал-Райз, не пришло. Выкидывать открытки было жалко.

Она пришпиливала их к большому пробковому щиту, который раньше годился только на то, чтобы вешать перед глазами список необходимых покупок или клочок бумаги с номером социального страхования. Шли недели, открытки постепенно складывались в красочную мозаику, по большей части бело-голубую — небеса, море, яхты, домики с белеными стенами и голубыми ставнями. Даже на флаге, который иногда мелькал на греческих видах, сияли те же чистые цвета.

Метони, Мистра, Монемвасия, Навпакт, Нафплион, Олимпия, Спарта…

Эти названия звучали магически, и Элли позволяла очаровывать себя. Ей так хотелось оказаться в тех местах, которые она видела на открытках! Греческие вокабулы преследовали ее, как любые другие иностранные слова, чья музыка бесспорна, а значение туманно. Каламата, Калаврита, Космас… И эта коллекция неуклонно пополнялась.

Она освещала подвальную квартиру, добавляла красок мрачной палитре дома — в общем, делала среду обитания пригодной для жизни.

Отправитель писал изящным почерком, свойственным, пожалуй, натурам артистическим (порой весьма неразборчиво), но почти не давал информации. Правда, энтузиазма в его посланиях было предостаточно.

Из Нафплиона: В нем есть что-то особенное.

Из Каламаты: Здесь такая теплая атмосфера.

Из Олимпии: Эта фотография — лишь взгляд мельком.

Элли начала думать, что она и есть «С.», представлять себе места, куда этот «А.» как будто звал ее.

Отправитель нередко, но кратко сообщал подробности своего образа жизни, который Элли и представить себе не могла.