Лили и осьминог - Стивен Роули

Впервые я увидел его в четверг. Я точно помню, что это был именно четверг, потому что вечера по четвергам мы с моей собакой Лили отводим под разговоры о парнях, которых считаем симпатичными. Лили двенадцать реальных лет, то есть восемьдесят четыре года по собачьему исчислению. Мне сорок два, то есть двести девяносто четыре по собачьему возрасту, но мои двести девяносто четыре – в сущности, еще молодость, потому что я в неплохой форме и часто слышу от людей, что выгляжу не старше, чем на двести тридцать восемь лет, то есть на тридцать четыре человеческих года. Я рассказываю о нашем возрасте так подробно потому, что мы оба немного инфантильны и питаем слабость к людям моложе нас. Мы подолгу обсуждаем Райанов. Я за Гослинга, а Лили стоит горой за Рейнольдса, хоть и не в состоянии назвать ни единого фильма с ним, который смотрела хотя бы дважды. (Филлипи из списка мы вычеркнули еще несколько лет назад, потому что так и не смогли договориться, как произносить его фамилию, – Филлипи? Филлипай? – и вдобавок потому, что снимается он уже не так часто, как раньше). Потом мы переключаемся на Мэттов и Томов. И отдаем предпочтение то Бомеру, то Деймону, то Брэди, то Харди – смотря как прошла неделя. А потом наконец наступает очередь обоих Брэдли – Купера и Милтона, хотя, строго говоря, последний из них намного старше и давно умер, и я не знаю толком, почему моя собака постоянно вспоминает о нем – разве что из любви к настольным играм, в которые мы обычно играем по пятницам.

Так или иначе, в этот конкретный четверг мы обсуждаем Крисов – Хемсворта, Эванса и Пайна. Ни с того ни с сего Лили предлагает внести в список Криса Прэтта, и вот тут-то я и замечаю осьминога. Нечасто случается увидеть осьминога так близко, да еще у тебя в гостиной, и вдобавок восседающим на голове твоей собаки, словно праздничный колпак, так что это зрелище застает меня врасплох. Я прекрасно вижу его, поскольку мы с Лили сидим в противоположных концах дивана, каждый со своей подушкой: я – скрестив ноги по-турецки, она – в позе льва из заставки Metro-Goldwyn-Mayer.

– Лили!

– Включать Криса Прэтта в список нам совсем не обязательно, я просто предложила, – отзывается она.

– Да я не об этом! Что у тебя на голове? – спрашиваю я. Два щупальца осьминога тянутся к ее нижней челюсти, как подбородочный ремень шлема.

– Где?

– То есть как это «где»? Вон там. Повыше правого виска.

Лили молчит, глядя на меня. Наши взгляды встречаются. Она отводит глаза, только чтобы мельком посмотреть вверх, на осьминога.

– А-а, ты об этом.

– Да, о нем самом.

Я быстро выбрасываю вперед руку и хватаю ее за морду так, как делал раньше, когда она была еще щенком и слишком много лаяла, настолько взбудораженная самим фактом существования каждого нового для нее предмета, что просто не могла не выражать свой восторг звонким стаккато: ТЫ! ТОЛЬКО! ГЛЯНЬ! НИЧЕГО! ЛУЧШЕ! ЕЩЕ! НИКОГДА! НЕ! ВИДЕЛА! КАК! ЖЕ! ЗДОРОВО! ЧТО! Я! ЖИВУ! Когда мы только начали жить вместе, порой за то время, которое мне требовалось, чтобы принять душ, она успевала перетаскать всю мою обувь тринадцатого размера ^[1] вверх по лестнице, на расстояние трех комнат от прежнего места. А когда я спрашивал ее, зачем, убежденно отвечала: ЭТИМ! ШТУКАМ! КОТОРЫЕ! ТЫ! НОСИШЬ! НА! НОГАХ! САМОЕ! МЕСТО! ВОЗЛЕ! ЛЕСТНИЦЫ! Целое море идей и энтузиазма.

Я притягиваю ее к себе и поворачиваю ее голову вбок, чтобы осмотреть как следует, не спеша. Она отвечает мне самым неодобрительным взглядом, какой только может изобразить, скосив глаза, раздраженная как моим назойливым и нежелательным вниманием, так и бестактностью такого большого и глупого человеческого самца.

Осьминог держится цепко и сидит вплотную к ее глазу, прямо над ним. Я собираюсь с духом, для чего мне требуется минута, и наконец пробую его на ощупь. Он тверже, чем я предполагал. Не как воздушный шарик, наполненный водой, а скорее, как… кость. Он ощущается так, словно находится под кожей, и все-таки остается на виду. Я принимаюсь считать его щупальца, поворачивая голову Лили, и в самом деле насчитываю все восемь. Осьминог выглядит и сердитым, и вместе с тем инородным. Пожалуй, уместнее было бы назвать его «агрессивным». Как будто он заявляет о себе и требует потесниться. Не буду врать: я испуган и растерян. Однажды я смотрел видео, в котором осьминог так ловко маскировался на дне океана, что оставался совершенно невидимым, пока какой-нибудь незадачливый моллюск, краб или морской слизень не приближался вплотную, а потом с убийственной точностью наносил удар. Помню, как я перематывал видео обратно и просматривал его вновь, пытаясь высмотреть осьминога в его убежище. После бесчисленных повторов я наконец научился распознавать его присутствие, ощущать его энергию и угрозу, его намерение накинуться на жертву, хоть по-прежнему не мог отчетливо разглядеть его до броска. Однажды увидев, его уже невозможно «развидеть» – остается лишь восхищаться его способностью так искусно прятаться, находясь вроде бы на виду.

Вот так вот.

Теперь я увидел его, поэтому уже не могу «развидеть». Осьминог до неузнаваемости меняет лицо Лили. Лицо, которое всегда казалось мне таким красивым, – благородный и классический собачий профиль, лишь слегка подпорченный нелепым телом таксы. Но ее лицо! Идеальное в своей симметрии. Если отвести назад уши, оно напоминало по форме маленькую кеглю, покрытую нежнейшей шерсткой оттенка красного дерева. А сейчас она выглядит как потрепанная кегля уже не по форме, а по роду деятельности, – украсилась бугром, словно и впрямь побывала первой из расставленных десяти.

Лили дважды фыркает на меня, раздувая ноздри, и я спохватываюсь, заметив, что по-прежнему держу ее за морду. Я отпускаю ее, моим бесцеремонным обращением она возмущена до глубины души.

– Не хочу об этом говорить, – заявляет она, уткнувшись головой в собственный живот и что-то там выкусывая.

– А я хочу.

Мне хочется поговорить главным образом о том, как вышло, что прежде я не замечал осьминога. Как я мог нести ответственность за все, что касалось повседневной жизни и благополучия Лили – еду, воду, физическую нагрузку, игрушки, в том числе жевательные, внутреннее и внешнее состояние, лечение, выведение отходов, развлечения, уют, ласки, любовь, – и не заметил, что у нее сбоку на голове восседает осьминог, разрастаясь до угрожающих размеров. «Осьминог – мастер маскировки, – напоминаю я себе, – его задача – как следует спрятаться». Но произнося эти слова мысленно, я задумываюсь о том, почему так легко прощаю себе этот промах.

– Это больно?

Вздох. Выдох. Когда Лили была моложе, похожий звук она издавала во сне, обычно прямо перед тем, как начинала быстро-быстро сучить лапами, и это предвещало чудесный сон – погоню за белками или птичками, или беготню по теплому песку на бесконечном золотистом пляже. Не знаю, почему, но мне вдруг вспоминается, как Итан Хоук отвечал на вопросы традиционной анкеты Бернара Пиво, которыми заканчивался каждый выпуск передачи «В актерской студии»: