Последнее целование. Человек как традиция - Владимир Кутырев

О конце света говорят как о возможном чрезвычайном событии. Но это естественное явление, которое рано или поздно наступает для каждого. Когда он умирает. На Земле веками длится непрерывная, страшная для любого отдельного индивида мировая катастрофа, когда все меркнет, гибнет и уходит в небытие. «Под каждой могильной плитой лежит всемирная история» (Гёте). Однако, человечество обновляется, возрождается, воспроизводя себя как родовую сущность. Снимается абсурд ничтожности единичного существования, оно становится историческим, обретает смысл. Жил не зря, не сам по себе, ни для кого ненужный, а ради второго, третьего, третий для четвертого и т. д. Через смену и преемственность конечное существо включается в ряд бытия, делая его бесконечным, «причащается» вечности. Становится (служит) частью Вселенной, или Предвечного Бога как ее антропоморфного образа. Как Человечество.

Наше существование может прерваться космо-астрономическим происшествием, однако это внешний, случайный конец света, для кого-то представляет угрозу, пугает, но в норме, «по жизни» не страшит и не угнетает.

Подлинной, т. е. духовно трудно переносимой мировой катастрофой, абсолютным концом света является (была бы) для человека его смерть: 1) в целом, как родового человечества, всех его настоящих и будущих поколений; 2) не извне, а в силу собственного развития, его законов и тенденций, как общий самоапокалипсис.

Смерть как катастрофа развития в виде процесса утраты человеческого в людях, их умаления вплоть до исчезновения, или, то же самое, «превращения в иное» при движении «вперед и дальше». Может быть, по каким-то параметрам к высшему, но для этого сущего, его тождественности себе – движение вниз, в про-пасть самоотрицания. Не в пустоту (ее нет), а в Инобытие. Как пустоту для нас. Вперед, быстрее, дальше и – к смерти. Конец света в результате процессов, ведущих к убийству рода – трагическая диалектика истории, которая гнетет его мыслящую часть, ввергая в депрессии, продуцируя «несчастное сознание», лишая бытие смысла. Надеяться жить на том, «другом» Свете, сохранив себя – contradiction in adjecto, парадокс всех парадоксов. Но именно такое будущее обещает нам эпоха постмодерна, превращая индивидов в нечто бес/пост-человеческое, бестелесное, бесчувственное, да, пожалуй, и без(с)мысленное, что на поверхности бытия (у обывателей) проявляется в форме непрерывного назначения и переносов даты конца света. Прогресс к смерти, смерть в результате прогресса как потери своего качества, самости, родовой идентичности – угроза, в философской истории человеческого духа практически не обсуждавшаяся. Потому что не предполагалась, была очень отдаленной, сейчас она выступает как фундаментальная. Пришло время Mortido (влечения к смерти), постмодерн перерастает в трансмодерн, когда дальнейшие успехи в производстве и экономике вступают в противоречие с жизненным миром человека как целостного телесно-духовного существа. И требуют его демонтажа. По мере роста влияния NBICS технологий, онтологически реализующихся в качестве микро, космо, инфо, вирту, нано и прочих чужеродных «старой», естественной земной природе миров, макромир сокращается как шагреневая кожа. Экологический кризис приобретает абсолютный характер. Земной Umwelt больше не континент, это остров, непрерывно размываемый бушующим океаном инобытия. Прогресс пере-ступает через человека, транс-форм(ир)уя его в «человеческий фактор», «человеческий капитал», «агентов», «зомби» или просто в исходный материал для «постчеловека». Бытие под знаком «транс»: Современная Трагедия.

* * *

О ней, в каких формах и как она развертывается, о Новой, измененной относительно природы человека реальности, которая по(на)крывает Землю, о том, как на ней будет жить традиционный человек, а если нет, что за сущее тогда будет (эта) нежит(зн)ь, и какая философия нужна человеку перед фактом экспансии Высоких технологий, предлагаемая читателю книга. Мысли о немыслимом, о чем в большинстве своем люди избегают думать, а философы боятся философствовать. И о других, все более активном техногенном меньшинстве (пока), кто уже роботообразные, чье сознание похищено силами Иного, торопящихся к самоликвидации, маскируя эту печальную перспективу идеями некой «творческой смерти», или бессмертием в виде чего-то замороженного, а потом оживляемого, или «мертвого бессмертия» путем переноса сознания на «силикон» или, превращения в виртуальные формы, голограммы, «информационные поля», свет, а некоторые ничем не маскируют. Объявляют, пропагандируют, что человек существо отжившее, (за)конченое, его цивилизации больше не будет, что, впрочем, по их мнению, неважно. Самое важное, чтобы не прерывалось главное – «новации и технический прогресс». Прогресс важнее бытия.

Разумеется, в философской работе данные процессы рассматриваются не фактологически, а в духовно-теоретическом преломлении, «по идеям», с анализом борьбы в этой сфере. Борьбы, которую многие, считая себя мыслящими, не хотят видеть, предпочитая абстрактное, оторванное от представлений о добре и зле, описание того, что они (будто бы) видят. Бесценностное, а значит, с точки зрения жизни, и бессмысл(енн)овое философствование. Shut up and calculate (заткнись и вычисляй) – вот суть идеологии тупого сциентизма, который стихийно формируется, а где-то насаждается в науке, в университетах и стала, как ни удивительно, хорошим тоном, почти доблестью «настоящих ученых». Удивительно потому, что живые, еще не ставшие технократами и потребителями люди в мировоззренческой тревоге, экзистенциальном потрясении, а теоретики и философы науки в основном заняты восторженным или нейтральным пересказом достижений в высоких (постчеловеческих) технологиях. Тем же, кто обеспокоен, встревожен их влиянием на будущее человека, его «деградацией в новое», говорят: «это алармизм»; «это пессимизм»; и наконец, «это философия». Да, философия, а вот закрываться от фактов и логики ярлыками, как будто ими можно что-то доказать или опровергнуть – это не философия, не мудрость, даже не знание в подлинном значении слова. Которые, увы, и господствуют.

Мы подобного беспроблемного теоретизирования старались избегать или хотя бы минимизировать. «Признаюсь, – пишет популярный сейчас у молодежи в Европе автор Фредерик Бегбедер, – меня изумляет всеобщее равнодушие к начавшемуся концу света» [1]. Пишет как литератор и художник, с легкой иронией, как бы защищаясь от своего же наблюдения. Философ на это не имеет права и должен, стремясь смотреть на вещи при полном, не исключая тени, свете, соотносить их с перспективами человека. Давать им оценку. Видеть исторические истоки проблем, предлагать их смысловые решения, а если возможно, и практические советы. Иначе, зачем нужно все это знание? Если оно перетасовка информации. Наукообразная болтовня без (о)сознания.

Высказанная М. Хайдеггером в начале XX века мысль, что история метафизики есть история забвения бытия, долгое время представлялась гениально-личной догадкой, для многих сомнительной, и не была актуальной. До тех пор, пока веками привычная реальность макромира не стала на наших глазах, стремительно меняясь по своим характеристикам, умаляться. Тождественная жизненному миру, который человек видел, слышал, осязал, она превращается в среду, где он действует, но жить не может. По размерам, скоростям, температурам. Появились наноэлементы, микро и мега-миры, от которых он дистанцируется, экранируется, защищается, направляя туда вместо себя искусственные приспособления и машины. Все технологизирует-ся, автоматизирует-ся. Не только производство, но и быт-ие, вплоть до возникновения «умных домов», технологизируются также действия и поведение утрачивающих свое (на)значение органов собственного тела. И попадает от всего этого, начавшего самовоспроизводиться искусственного мира, чудовищной эффективности и возросших возможностей Техники – в зависимость. Без нее он – ник-ак и никто. Переворот в судьбе человечества, пожалуй, более радикальный, чем переход от собирательства в природе к ее обработке, к неолиту. Пост-неолитическая эра.