Свой среди волков - Шон Эллис

Я подвизался волонтером при заповеднике в Хартфордшире, одном из «домашних графств» [1]к северу от Лондона. Однажды возле волчьего вольера появился человек, толкавший перед собой старомодное инвалидное кресло чуть ли не викторианских времен, с большим прямоугольным подносом спереди. В кресле сидел ребенок. Я застыл на месте, совершенно пораженный их видом. Трудно было вообразить себе здесь более нелепых посетителей.

Обратившись ко мне, мужчина сказал, что он и его сын (лет тринадцати — четырнадцати), который, насколько я мог судить с первого взгляда, был полностью парализован, приехали на машине из Шотландии, преодолев без малого пятьсот миль. Он где-то услышал, что мы позволяем публике контактировать с волками, и захотел, чтобы сын познакомился с одним из них.

Меня крайне удивило, что этот человек проделал столь длинный путь лишь для того, чтобы показать своему сыну волка. Не похоже было, что мальчик способен хоть что-то получить от встречи. Он сидел тихо и неподвижно, уставившись в пространство, — я даже сомневался, сможет ли он хотя бы погладить животное. Впрочем, эту работу я любил. С какими только глупыми предрассудками мне не приходилось сталкиваться! Дети визжали и порывались бежать, увидев волка, — до такой степени они заучили из книг и мультфильмов, что волки — хитрые и злобные создания, которые только и знают, что есть бабушек, сдувать поросячьи домики и перегрызать горло маленьким девочкам. Я и сам в детстве испытывал перед ними подобный ужас. Лишь спустя годы я открыл для себя, что на самом деле волки — скромные и разумные животные, с очень сложной социальной структурой, вовсе не заслуживающие своей кровавой репутации. Не было ничего увлекательнее, чем смотреть, как дети, дотрагиваясь до волков и слушая мои истории, постепенно меняют свое мнение, как рассеиваются их прежние страхи и заблуждения.

В этом деле я чувствовал себя почти миссионером. Мне казалось, что если дети смогут погладить животных и заглянуть им в глаза, то они примут для себя какое-то важное решение, и возможно, скорее наступит момент, когда грядущие поколения будут готовы вернуть волкам то место в нашем мире, которое принадлежит им по праву.

Когда-то, давным-давно, люди и волки жили бок о бок, уважая друг друга, и такое соседство было взаимовыгодно. Жаль, что эти времена прошли; по моему глубокому убеждению, мы многое потеряли. Существовавшее в природе равновесие было нарушено, и несколько видов, включая наш, стали жертвой собственной необузданности и сделались больны — в самом прямом смысле этого слова.

Это может показаться причудой, но я искренне верю, что если мы хотим восстановить изначальную гармонию и исцелиться, то человечество только выиграет, позволив волкам свободно бродить по лесам, как в старые добрые времена. Мы могли бы многому у них научиться — к примеру, той верности и преданности, которую они проявляют к членам своей семьи, или тому, как они воспитывают и обучают своих малышей, как тщательно они следят за собой и в каких обстоятельствах пускают в ход свои совершенные орудия убийства.

Мир еще не готов к этому. Но я очень надеюсь, что работа, проделанная мною за последние двадцать лет, послужит хотя бы небольшим стимулом к началу перемен.

Мне казалось жизненно важным, чтобы при знакомстве с волком ребенок никогда не испытывал страха. Каждый раз я внимательно следил за реакцией обоих и старался действовать так, чтобы не нанести ненароком вреда вместо пользы.

Судя по всему, этот мальчик не мог говорить. Его болезнь была явно не только физической, но и душевной. Я предположил, что он страдает какой-то формой аутизма. Случай был необычным, и я спросил, со всем тактом, на который был способен, сможет ли ребенок как-то сообщить, что он не хочет более находиться рядом с волком, попутно пытаясь объяснить, насколько это важно. «Нет, не сможет, — прямо ответил отец, — он никогда не говорит и никогда ни на что не реагирует. И ни разу за всю свою жизнь он не проявлял никаких эмоций».

Здравый смысл настойчиво твердил мне: скажи этому человеку, чтобы он немедленно разворачивался, забирал своего несчастного сына и уезжал обратно в Шотландию. Но по каким-то не поддающимся объяснению причинам я согласился попробовать.

Среди обитателей вольера был один молодой волк по имени Зарнести. Он был безукоризненно приручен еще на первых месяцах жизни и потому идеален для знакомств с детьми. Его мать то ли наступила, то ли как-то неудачно легла на него вскоре после рождения, и в результате у него оказалась сломана нижняя челюсть. Зарнести был вскормлен людьми и воспринимал их гораздо спокойнее, чем остальные волки. Я любил его — у него был самый чудесный в мире характер, хотя внешне он и напоминал пса Гуфи из мультиков про Микки-Мауса.

Все больше сомневаясь, в своем ли я уме, я отправился в вольер и вернулся с Зарнести на руках. Ему было около трех месяцев от роду, и размером он был примерно со спаниеля — извивающийся, неугомонный комочек энергии. Я еле справлялся с ним, волчонок так и норовил вывернуться из моих рук, пока я не усадил его на поднос старинного кресла, прямо перед лицом мальчика. На всякий случай я держал щенка железной хваткой, но внезапно произошло чудо — как только Зарнести увидел ребенка, он моментально успокоился. Их взгляды встретились, и какое-то время они в полном оцепенении глазели друг на друга. Потом волчонок сел, поджав задние лапы. Я снял с него одну руку и быстро сообразил, что можно убрать и другую. Спустя несколько секунд, все еще глядя в глаза ребенка, щенок подался вперед и начал лизать его лицо. Я было дернулся остановить его, опасаясь, как бы он не поранил губы мальчика своими острыми, как иголки, зубами — малыши поступают так со взрослыми волками, прося, чтобы те отрыгнули для них пережеванную пищу. Но Зарнести не кусался — он просто облизывал, очень осторожно и нежно.

Сцена завораживала. Я увидел, как из правого глаза мальчика выкатилась капля и медленно поползла вниз по щеке. Предположив, что такого с ним никогда не случалось, я взволнованно обернулся к отцу. Могучий, суровый шотландец стоял, глядя на происходящее, и слезы потоками струились по его лицу.