Мурли - Анни Шмидт Страница 5

Тиббе бросился к телефонному справочнику. Хотя был уже поздний вечер, он всё-таки набрал номер господина Смита.

— Извините меня за столь поздний звонок, — зачастил Тиббе. — Я прослышал, что скоро вы отмечаете юбилей. Вы двадцать пять лет работаете старшим учителем. Не так ли?

На другом конце провода долго молчали. Наконец послышался взволнованный голос господина Смита:

— Я верил, что есть люди, которые помнят об этом.

«Не люди, кошки», — хотел было возразить Тиббе, но вовремя осекся.

— Разумеется! — воскликнул он с воодушевлением. — Как же не помнить? Вы не будете против, если я напишу про вас заметочку?

— Мне будет чрезвычайно приятно, — сказал господин Смит.

— Нельзя ли в таком случае зайти к вам? Я понимаю, сейчас уже поздний вечер... но мне бы так хотелось сдать эту заметку завтра. Рассказать о вашей жизни и о школе...

— Приходите, — согласился господин Смит...

В три часа ночи Тиббе вернулся домой. Его записная книжка была до последнего листочка заполнена сведениями о жизни и трудовых подвигах господина Смита. Он на цыпочках прокрался по своему чердаку, но прежде чем усесться за пишущую машинку, заглянул в кладовку.

Свернувшись калачиком, Мурли мирно спала в коробке.

«Она спасла меня, — подумал Тиббе. — Теперь у меня есть заметка. Осталось её только написать».

Укладываясь на рассвете в кровать, он шепнул сонному Флюфу:

— Слышишь ты, соня. У меня получилась отличная заметка. И в ней настоящая новость!

Флюф потянулся и захрапел у него в ногах.

«Я обязательно поблагодарю её утром, эту странную юфрау Мурли», — подумал Тиббе и тоже заснул.

Но когда на следующее утро он проснулся, она уже ушла. Коробка была пуста. В ней лежала газета, всё было тщательно прибрано. Её одежда и чемоданчик тоже исчезли.

— Флюф, уходя, она что-нибудь просила передать?

— Мр-р, — ответил Флюф, но Тиббе ничего не понял.

— Ну и ладно, — вздохнул он. — Нашим легче. Весь чердак опять в моем полном распоряжении.

Потом он увидел на письменном столе свою собственную заметку.

— Вот здорово! — воскликнул он. — Я иду на работу. И меня не уволят. По крайней мере сегодня...

Его радость угасла. Он пошёл на кухню, где обнаружил сваренный для него кофе. Посуда была вымыта. «Очень мило с её стороны».

Слуховое окошко было распахнуто настежь. Значит, бездомная дама убралась тем же путем, каким появилась.

«Хоть погода наладилась, — подумал Тиббе. — Ей не нужно будет бродить под дождем. Неужели она опять отправилась разговаривать с кошками? Если бы она осталась здесь... Если бы я взял её в дом... Тогда, может быть, она приносила бы мне каждый день какую-нибудь свежую новость». Он чуть было не крикнул в окно: «Мурли, кис-кис-кис!»

Но сдержался.

«Гнусный эгоист, — строго сказал он сам себе. — Ты хочешь взять в дом женщину-кошку исключительно в своих собственных интересах. Как низко с твоей стороны! Забудь её и сам добывай себе новости. Нужно избавиться от застенчивости. К тому же она, вероятно, ушла насовсем».

А юфрау Мурли была тем временем неподалеку. Она сидела на крыше Страхового банка — самого высокого здания в округе — и вела разговор с Помоечницей.

Помоечницей её прозвали потому, что была она кошкой, прямо скажем, драной. И лапы у неё были вечно грязные. Хвост облез, рваное ухо по-бандитски съехало набок, серо-бурая шерсть торчала клочьями.

— У тебя скоро будут котята, — сказала Мурли.

— Чтоб им провалиться! — буркнула Помоечница. — Сколько раз я себе говорила: пора с этим завязывать. Вся моя жизнь — это сплошные котята.

— Сколько же у тебя детей? — спросила Мурли. Помоечница поскребла за ухом.

— Чтоб я знала, пропади они пропадом!

Помоечница была грубовата. Но бродячей кошке, сами понимаете, не до светских манер.

— Ладно, не обо мне речь, — проворчала она. — Твои дела куда хуже моих. Как же это тебя угораздило?

С брезгливым любопытством она оглядела Мурли со всех сторон.

— Понятия не имею. — Мурли погрустнела. — И знаешь, что самое ужасное? Полбеды, если бы я стала человеком совсем. Так ведь нет: я какая-то серединка на половинку.

— Никакой серединки на половинку я в тебе не вижу. Вылитый человек.

— Я имею в виду внутренне, — пояснила Мурли. — У меня остались все кошачьи повадки. Я мурлыкаю, шиплю, трусь головой, как кошка. Вот только моюсь я мочалкой. А что до мышей... надо попробовать.

— А помнишь ли ты Великую Мартовскую Мяу-Мяу Песнь? — спросила Помоечница.

— Кажется, помню.

— А ну-ка, затягивай!

Мурли открыла рот и издала мерзейший кошачий вопль, которым все уважающие себя кошки встречают весну.

Помоечница немедленно присоединилась к ней, и их душераздирающий истошный вой огласил округу. Концерт продолжался до тех пор, пока на крыше не распахнулось слуховое окно и кто-то не запустил в них бутылкой. Бутылка приземлилась как раз между ними, и они брызнули врассыпную.

— Получается! — радостно крикнула Помоечница.— Знаешь, что я тебе скажу: у тебя всё наладится. Тот, кто так хорошо поет, никогда не перестанет быть кошкой. Ты случаем ничего не чувствуешь на верхней губе? Усики не пробиваются? Мурли проверила.

— Нет, — вздохнула она.

— А хвост? Что у тебя с хвостом?

— Совсем исчез...

— А ты не чуешь, что снова становишься кошкой?

— Нет, ни малейшего намека.

— А дом у тебя есть? — поинтересовалась Помоечница.

— Мне показалось, что есть... Но там, наверное, ничего не выйдет.

— У этого парнишки из газеты?

— У него. — Мурли кивнула. — Я ещё немножко надеюсь, что он меня позовет. Я оставила свой чемоданчик там неподалеку, за печной трубой.

— Уж лучше бродяжничать, — посоветовала Помоечница. — Самое милое дело. Присоединяйся ко мне. Я тебя познакомлю с кучей своих отпрысков. Всех их разбросало по белу свету. Один мой сын пристроился при фабричной столовой. А одна моя дочь живёт в городской ратуше, её зовут Муниципалка. Другой сын...

— Тс-с-с, подожди, — перебила её Мурли. Они замолчали. По крышам прокатился крик:

— Мурли, кис-кис-кис!

— Ну вот, — прошептала Мурли. — Он зовет меня.

— Не ходи, — фыркнула Помоечница. — Давай бродяжничать. Свобода дороже! Вот увидишь, он отнесёт тебя в корзинке к ветеринару. Тебе сделают укол!

Мурли заколебалась.

— Всё-таки я пойду, — решилась она.