Пингвин Тамино и великий дух Маниту - Кристиан Берг Страница 5

— Мыс Горн! — протрубил Эфраим, когда они поравнялись с тем местом, где Тамино познакомился с Фредерико и Фредериком.

— Америка Южная! — возвестил он через некоторое время и попытался объяснить по ходу дела, что эта Америка, несмотря на название, на ту Америку, куда они направляются, совсем не похожа.

Тамино немножко запутался со всеми этими Америками, но решил, что потом, на месте, разберется.

В один прекрасный день Тамино проснулся оттого, что кит остановился.

— Что случилось? — прокричал Тамино, подобравшись к самому «выходу», чтобы его было лучше слышно.

Эфраим лежал на поверхности воды, почему-то широко открыв рот. Тамино осторожно выглянул наружу. Солнце какое! Красота! Далеко они забрались, судя по всему. Ни тебе льда, ни тебе снега. И тепло к тому же.

— Ничего не случилось, — ответил кит после некоторой паузы. — Просто я решил передохнуть и хлебнуть атлантической воды. Нет ничего вкуснее воды из Атлантического океана. Я специально попил немного сейчас, пока ты там спал, чтобы не залить тебя. А то, когда ты тут, у зубов моих, прогуливаешься, особо не попьешь.

— А мы что, уже приплыли? — спросил Тамино.

— Да нет еще. Но осталось совсем немного. Через несколько часов будем на месте! — бодро отрапортовал кит и без всякого предупреждения нырнул, совершенно забыв о том, что Тамино стоит у «входа». Вода хлынула внутрь и утянула за собою несчастного путешественника, который, кувыркаясь, проехался до самого хвоста и чуть не захлебнулся.

Эфраим заметил свою ошибку только тогда, когда по обыкновению собрался пустить фонтан, но не смог, потому что Тамино прибило изнутри к самому фонтанному отверстию, и получилась пробка. В ужасе Эфраим раскрыл пасть и попытался выплюнуть всю воду. В результате Тамино опять понесло вместе с потоком, и он чуть не вылетел наружу, успев в последнюю минуту как-то зацепиться за нижнюю губу, которая торчала у кита этаким ковшиком. Эфраим совсем растерялся.

— Тамино, ты живой? — осторожно спросил он еле слышно.

— Вроде живой, — отозвался Тамино, с трудом переводя дыхание.

Эфраим извинялся перед Тамино, как только мог. Чтобы хоть немного загладить свою вину, он наловил пострадавшему пассажиру рыбки и оставшуюся часть пути старался плыть как тихоход, без всяких погружений и выныриваний.

Америка встретила путешественников целым морем огней. Она вся светилась и переливалась, хотя на небе уже давно вышла луна, и всем положено было спать. Даже в Милане, пожалуй, ночью было не так ярко. И вообще, тут все было по-другому. И тарахтящих ящиков явно больше — их даже здесь, на воде, слышно. А громыхаек-птицелетов сколько! Так и летают — туда-сюда, туда-сюда!

«Наверное, что-то есть такое в этой Америке, раз все сюда стремятся, — подумал Тамино, глядя на птицелеты. — Вон, каждую секунду приземляются. Хотя нет… Улетает, пожалуй, столько же. Стало быть, не все тут так уж замечательно».

Тамино твердо решил потом как следует с этим разобраться.

Может быть, индейцы действительно помогут ему лучше понять большелапых. Подскажут, как с ними обходиться, и главное — как их убедить в том, что совсем не обязательно уволакивать с Южного полюса все, что движется.

Надо поскорее встретиться с индейцами и постараться как следует запомнить все, что они ему скажут, чтобы потом передать слово в слово Большому совету. Тамино очень надеялся, что отец Нанумы передумает и не станет назначать министра по борьбе с большелапыми, а попробует все-таки установить с ними нормальные отношения.

Погруженный в свои мысли, Тамино не заметил, что Эфраим сбавил ход. Медленно, как настоящий корабль, он приблизился к небольшому островку и аккуратно причалил.

— Станция Америка! Вылезай! — прогудел кит.

Тамино очнулся, вскочил и быстро выбрался на сушу.

— Огромное спасибо, господин Эфраим! Счастливо вам добраться до Канады! К Рождеству я буду уже дома, так что до встречи на Южном полюсе!

— До встречи на Южном полюсе! — ответил басом кит и дал задний ход. — Я бы с удовольствием высадил тебя на материке, но ты знаешь этих большелапых. Еще сцапают меня и отволокут в зоопарк или сделают чучело и в музей отправят. Так что уж прости, но придется тебе дальше добираться самому.

— Это ничего, господин Эфраим, как-нибудь доберусь, тут недалеко. Еще раз спасибо! — сказал Тамино и побежал скорее осматривать новые места.

— Смотри там, осторожней! — крикнул кит ему вслед, но Тамино уже не слышал его.

Глава пятая, в которой Тамино знакомится с зеленой тетечкой

Остров, па котором высадился Тамино, служил, судя по всему, местом отдыха для пароходов и кораблей. Их было здесь великое множество — больших и очень больших, средних, мелких, маленьких, крошечных, — и все они, видимо, отдыхали тут после долгих путешествий. Одни стояли с погашенными огнями и дремали, скромно притулившись к причалу, другие и не думали спать: ярко освещенные, пестрые, шумные, они веселились под громкую музыку вместе с хохочущими большелапыми, которые сновали туда-сюда.

Тамино шел, погруженный в мысли о том, что ему нужно будет выспросить у индейцев, и чуть не налетел со всего размаху на здоровенную зеленую даму. Такой гигантши он в жизни не видел. Тамино задрал голову, чтобы как следует ее рассмотреть. Дама держала в руке горящий факел и вся сияла в лучах света от многочисленных фонариков, установленных внизу. «Наверное, это какая-нибудь знаменитая сказочная великанша, — решил Тамино. — Ведь у большелапых наверняка тоже есть сказки, а в сказках то и дело попадаются великаны и великанши. Но сказки сказками, — подумал Тамино, — а поздороваться, все-таки, не мешает». Тамино был убежден, что не всё в сказках вымысел.

— Добрый вечер! — поприветствовал он зеленую тетечку. — Позвольте представиться, меня зовут Тамино, пингвин Тамино. Извините за беспокойство, но я хотел задать вам один вопрос. Вы великанша?

Неподвижное лицо дамы дрогнуло, и Тамино уловил некое подобие улыбки. Дама медленно опустила руку с факелом, видимо для того, чтобы получше разглядеть Тамино, и прошептала:

— Меня зовут Либерта. Мадам Либерта или по-другому мадам Свобода. Я не великанша, а статуя.

— Статуя? — удивился Тамино. — Не может быть! Статуи не умеют разговаривать и не могут двигаться! Они ведь неживые! Ой! — спохватился Тамино, сообразив, что допустил явную бестактность.