Королевство цветов - Морис Карем Страница 4

— Не могу поздравить тебя с удачным выбором, — заметила её превосходительство.

Да уж! Не успела я перешагнуть порог этого павильона, как мимо меня, оцарапав мне щеку, пронёсся кусок штукатурки и врезался в стену. В воздухе плавала густая пыль, сквозь которую я разглядела лопухи и чертополох: они уютно устроились среди мусора и без умолку мололи чепуху. Побеги крапивы с воплями гонялись друг за другом и то и дело затевали жестокие потасовки. Портфели со свистом рассекали воздух, наподобие снарядов, так что класс был похож на поле боя, и среди всего этого, как тоненький колокольчик, звенел писклявый голосок:

— Тише! Тише! А не то я позову осла.

Голос принадлежал учительнице, мадмуазель Марго, старенькой подслеповатой сороке; она даже не поднимала головы и знай себе трещала: «Тише! Тише! А не то я позову осла». Она отгородилась от класса открытой книжкой и бубнила урок, не обращая ни малейшего внимания на то, что творилось вокруг.

Тут репейные кусты сорвали с себя свои утыканные колючками бутоны и принялись швырять в сороку. А она только затараторила ещё чаще: «Тише! Тише!» — и всякий раз, когда в неё попадал очередной репейник, она чесала лапкой ушибленное место, словно отгоняя муху. Но в конце концов учительница рассердилась: репейник угодил ей в глаз. Она вскочила и заверещала:

— Бельфегор! Бельфегор!

Из стойла, находившегося за дверью, показался добродушный на вид осёл. Высунув язык, он слизнул один репейник и помахал им в воздухе. Глаза у осла была заспанные: беднягу явно клонило в сон.

Однако с его появлением все стихли. Репейники стучали зубами от ужаса, лопухи и чертополохи съёжились.

— В следующий раз, — сказала сорока, — так и знайте: я вас больше не пожалею, и Бельфегор съест вас всех до одного.

Осёл хитро и весело обвёл класс глазами, выплюнул репейник и удалился в стойло, на покой.

Все тут же опять зашумели, и в лоб мадмуазель Марго снова хлопнулся репейник, а она снова застрекотала:

— Тише! Тише! А не то я позову осла.

— Из этих негодников никогда не выйдет ничего путного, — сказала мне Серозелинда. — Приходится нам отпускать их на землю, не привив им ни малейшего понятия о вежливости, но зато они обречены расти только на пустырях да в развалинах. Пошли отсюда, мне противно на них смотреть.

— Ваше превосходительство, жаль, что я выбрала так неудачно: мне хочется сохранить о школе цветов добрые воспоминания. Может быть, вы покажете мне ещё какой-нибудь павильон?

— Ты очень порадовала меня этой просьбой, Анни. С вожу-ка я тебя в класс анютиных глазок, они у нас самые умные и внимательные.

Их павильон был словно из стекла. Пол, потолок, стены были целиком покрыты прозрачными классными досками, по которым сновали цветные мелки.

На самом деле это были никакие не мелки, а длинные гусеницы. Они проворно переползали с места на место, а анютины глазки внимательно следили за знаками, которые складывались из гусениц. За столом восседала летучая мышь с огромной головой.

— Это одна из самых светлых голов у нас в королевстве, — шепнула мне лягушка. — Время от времени она на целые месяцы удаляется в нашу зимнюю пещеру и предается размышлениям о судьбах цветов. И эти раздумья стоят ей таких усилий, что она возвращается к нам исхудалая, как былинка.

Летучая мышь следила за сложными перемещениями мелков так же внимательно, как её ученицы, и даже не заметила нашего появления. Её превосходительство деликатно кашлянула.

Летучая мышь оглянулась, и её задумчивый взор упал на нас. Но даже теперь она не сразу решилась встать с места. Казалось, ей жаль прерывать ход своих мыслей. Она пожала Серозелинде лапку и тут же воскликнула, обернувшись ко мне:

— Вот так-так! Девочка! Как же тебя зовут?

— Анни, сударыня, — ответила я, удивляясь её огромной голове.

Тут летучая мышь, охваченная страстью к познанию, немедленно приступила к расспросам:

— Малышка Анни, ты знаешь, зачем ты живёшь?

— Не знаю, сударыня. Со мной никто никогда об этом не говорил.

— Вот как, вот как, — проронила она. И после долгого размышления добавила: — А ты сама никогда не задумывалась, зачем ты живёшь на земле?

— Нет, сударыня, никогда.

— Как странно! А вот каждая из этих анютиных глазок, даже самая маленькая, додумывается до этого совершенно самостоятельно.

— А как же! Для красоты! — хором закричали все анютины глазки. — Для красоты, для чего же ещё!

Они с любопытством обступили меня и, трогая мои глаза, руки, волосы, заахали:

— Анни, до чего же у тебя красивые глаза! Сразу видно, что в них отражалось солнце.

— Анни, до чего у тебя красивые руки! Сразу видно, что загорали на солнце!

— Анни, до чего же у тебя красивые волосы! Сразу видно, что выгорели на солнце!

От удовольствия и смущения на глаза у меня навернулись слёзы, и тогда анютины глазки закричали:

— У неё на глазах роса! У неё на глазах роса!