Лето разноцветно-косолапое - Павел Калмыков Страница 23

Холодная вода из водопада втекала в озеро с одного боку, а с другого в него впадал горячий ключ, бивший из-под земли. Ну чем не ванна-джакузи (конечно, если бы медвежата знали такое слово)?

Чуть дальше за озером начинались травы — знакомые камчатские травы, только небывалого размера: папоротники — в рост взрослого медведя, а пучки и шеломайники такие, что их толстые стебли просто полегли и позаломались под весом листьев. Даже мох кукушкин лён вырос необычайный — обычно ходишь по нему и не замечаешь, а тут лапы в нём приятно тонут, как в мягком зелёном ковре. Коала вгляделась в мох внимательнее: над зелёными мшинками там и сям возвышаются стебельки не толще волоса, и на каждом таком стебельке сидит маленький, пёстренький, востроносенький колпачок, похожий на кукушечку. Оттого-то, догадалась Коала, мох и прозывается кукушкиным.

(Почему бы нам с вами, читатель, не взять пример с Коалы и не приглядеться? Ведь кукушкин лён растёт на любой поляне, пусть не такой крупный, но такой же удивительный. Колпачок-«кукушечка», представьте себе, легко снимается, стоит лишь потянуть пальцами за носик. А под колпачком упрятан миниатюрный кувшинчик с крышечкой. Если отколупнуть и крышечку — увидите, что кувшинчик наполнен каплей густой краски, зелёной или оранжевой. Это созревают споры. Когда созреют, превратятся в невесомую пыль, разлетятся по ветрам, и где приживутся — вырастет новый мох кукушкин лён.)

Аксинья Потаповна же улеглась в тёплую лужу с целебной синей грязью, и боль в спине таяла с каждой минутой. Наконец медведица собралась с силами рассказать, как впервые попала в чудесную долину.

— Давно-давно, совсем девка ещё была, первый год без матери. Осенью, как положено, вырыла себе под кустом берлогу и ждала только снегопада, чтобы залечь на отдых. А снега нет и нет, нет и нет. Брюхо уже спит, есть не хочется. От нечего делать пошла по горам прогуляться. Да в буран и попала. Это сейчас я непогоду заранее чую, каждой косточкой, а тогда — просто снег на голову, ещё и с ветром, в глаза хлещет, уши залепляет, чуть с лап не сшибает…

— Однако надо было в сугроб закопаться, перепурговать, — запоздало посоветовал Умка.

— Вот надо было, не домыслила. Бреду, будто слепая, — оступилась на гребне горы да как полечу кувырком в ущелье! И как только тогда не убилась, до сих пор не пойму. Лежу на дне пропасти, плачу, смерти жду. Рёбра болят, не дохнуть, лапу вовсе сломала, два когтя выдрала. Обидно: только жить начала. А ветра нет, только снег густющий валит да сразу же и тает. И тепло, и всюду пар идёт… Ночь лежу, день лежу, шевелиться начала. Думаю: может, я уже померла да это рай такой посмертный? Вот же и трава зелёная, когда по всей Камчатке зима; вот и лосось в озере, когда уже всюду последний кижуч отнерестился. Осталось только найти, где мёд из земли течёт.

— Нашли? — с надеждой спросил Бхалу.

— Не нашла… Ах, окажись это рай, по нему бы все медведи прежних веков гуляли, мы бы друг другу сказки рассказывали, песни пели. Хороводы водили. А тут я одна была. Одинёшенька. Выздоровела быстро — грязи нашла целебные. Тут и перезимовала. Только что это за зима: тепло, сытно… И тоскливо, хоть волком вой! Нет, волку серому лучше — ему хоть другой волк воем отзовётся. Тогда-то и назвала эту долину «Юдоль моя плачевная».

— Понимаю, — посочувствовал Тедди. Ему ведь тоже довелось как-то просидеть в безвылазной ловушке, пускай не всю зиму, но тоже почти целый час.

— А весной нашёлся добрый сурок Табарган — показал мне отсюда дорогу. Тот самый лаз, каким мы сюда попали. Выбралась и надышаться волей не могла. Поглядела со стороны — да это же Кудрявая гора, на ней всегда облако клубится. Никто не знает, что скрыто под облаком, но звери от него подальше держатся. Да я и сама второй раз в жизни в Юдоль наведываюсь. Может, уже и в последний.

— И никому не рассказывали? — удивилась Панда. — Столько лет терпели?

— Табарган с меня обещание взял не раскрывать тайну. И правильно: сначала пойдут медведи, потом все звери, кому не лень, а потом проведают люди и всю красоту запортят.

— Но ведь все имеют право увидеть гейзеры! — воскликнул Тедди.

— Кто хочет, тот увидит: есть на Камчатке и другие гейзеры, — успокоила его Аксинья Потаповна. — Есть и другие грязи целебные, и источники горячие, и красоты несказанные. Но это место для меня особенное. Аксиньина Юдоль.

Ягоды

Пришла пора ягод. Первой поспела синяя жимолость на кустах.

— Жимолость разве едят? — заранее морщился Тедди. — Она же горькая.

— А ты попробуй, — убеждала его Панда. Сама она жевала грозди нежных ягод вместе с веточками и бархатистыми листьями и жмурилась от удовольствия.

Тедди попробовал и удивился: и правда, вкусно. Сладенько, с кислинкой. Бхалу нашёл себе замечательный куст, растущий посреди муравейника, — богато усыпанный отборными ягодами чуть помельче винограда. Это муравьям спасибо — они и согрели корни растения, и уберегли его от зловредных гусениц. А весь урожай собрал своими губищами цейлонский медвежонок. Чавкал, набрав полный рот, и с наслаждением пристанывал. Плоды южного дерева манго, конечно, послаще, но кисленькое губачи тоже очень любят.

— Смотрите, — обратила внимание Панда. — У нас языки стали фиолетовые, как у собаки чау-чау. Я собака чау-чау, гав-гав!

— Панда, девочка моя, умоляю, не надо лаять, — попросила Аксинья Потаповна. — Я и без того уже вся седая.

Сама вожатая тоже вовсю лакомилась ягодой, но делала это по-своему: ложилась под куст на спину, разевала широкую пасть и стрясала в неё жимолость с ветки, как в воронку. Язык у неё тоже был фиолетовый.

Даже полярник Умка не стал отказываться от ягод. Летом, когда льды на море слабеют и ломаются, белые медведи идут на берег, в тундру. Там ненадолго расцветают незабудки и жёлтые маки, потом появляются грибы и ягоды. И медведи им рады.

— Нам, белым медведям, летом голодно, — рассказывал Умка. Добычи в тундре мало, приходится даже леммингов ловить. Худеем, ягоду едим, зимы ждём.

— Лемминги — это какие? — спросила Аксинья Потаповна.

— Мышки такие, с копытцами. Маленькие, разве ими наешься? Хорошо, что лето у нас короткое. Всего один день.

— Что-то ты загибаешь, — усомнился Тедди. — И мыши с копытами, и лето один день. Как можно за один день исхудать?

— Так это же наш, полярный, день. Солнце летом по небу кругами гуляет, за горизонт не прячется, пока осень не придёт…

Неудивительно, что Умке милее показались тундровые ягоды: морошка, княженика, голубика. От ягод у него не только язык посинел, но и вся шерсть была в синих кляксах. (Это, впрочем, не беда — от солнца и купаний ягодные пятна выцветают, так что к зиме Умка будет снова чистенький, беленький.) А ещё он отыскал олений мох ягель и обрадовался ему, как родному. Ягель растёт в тундрах, он и на мох-то не похож — маленькие серенькие кустики. Это корм не для медведей, а для оленей, но всё равно приятно — словно добрая весточка с острова Врангеля.