История про доброго слона - Лорен Сент-Джон Страница 20

На удивление моложавый Гифт оказался «подарком» для них не только как спаситель, но и как собеседник. Не умолкая, рассказывал он о себе, о своем отце, о племени, в котором родился, и охотно отвечал на вопросы.

Мартина не переставала удивляться: он не был ни капельки похож на того бушмена, которого она представляла себе по книжкам или слышала от других. Вальяжно раскинувшись на сиденье джипа, держа руль преимущественно одной рукой, он говорил и говорил, изредка прерывая рассказ, чтобы включить на полную мощность динамик, из которого раздавались, в основном, звуки «рэпа». [13]

Из того, что он говорил, постепенно становилась более-менее явной не слишком долгая история его жизни.

Слушатели узнали, что его народ один из самых древних на юге Африки, о чем свидетельствуют хотя бы наскальные рисунки в пещерах; что бушмены всегда славились как умелые охотники; что, ведя кочевую жизнь, они находились в полном согласии с природой, любили ее, и она отвечала им тем же. А потом, в самом начале XIX века, пришли захватчики. Это были белые африканеры, [14]а также местные племена банту, которые считали бушменов расхитителями скота и вообще нижестоящими людьми. Под их напором бушменам пришлось уйти со своих родовых земель в пустыни Ботсваны и Намибии, и былая общность начала распадаться, крошиться. А уж другие невзгоды — захват и колонизация немцами Намибии в конце того же века и несколько местных войн — окончательно разрушили образ жизни бушменов…

На удивление ученый малый Гифт закончил краткий обзор истории своего многострадального народа такими словами:

— А вот теперь мы рассеяны по всем четырем сторонам света, и столько у нас появилось осложнений и трудностей, что и не счесть. И потому я захотел учиться в школе, и отец не был против: пускай, решил он, мой сын будет жить лучше, чем я сам и мои родители. Я пошел в школу, но это стало началом новых осложнений…

Он замолчал и немного снизил скорость движения: они стали спускаться в ущелье между скалами, машину трясло и заносило, но Гифт умело выправлял ее.

Мартина, не отрываясь, смотрела в окошко. Пейзаж резко менялся: красноватые дюны уступили место широким долинам, покрытым иссохшей травой, а им на смену пришли скалистые холмы с террасными уступами. Почва тоже меняла окраску: была не только красной, но бурой и желтой — от покрывавших ее цветов; иногда — почти черной с голубыми, зелеными и лиловыми прожилками от наполняющих ее минералов. Мартину удивляли птичьи гнезда — таких она не видела раньше: огромные, почти как туземные хижины, с множеством проходов для десятков птиц, влетающих и вылетающих оттуда. Гифт сказал, что это птицы-ткачи, они живут большими сообществами.

— Так когда-то жили и мы, бушмены, — добавил он.

— А почему ты говоришь, — спросил Бен, — что школа принесла тебе новые беды? С учителями не ладил? Или ребята дразнили? А как тебя называли?

— Не в этом дело, — ответил без улыбки Гифт. — Нет, в школе у меня было все в ажуре и учиться мне нравилось. Даже хотел учиться дальше, после школы. Задумал стать знаменитым художником-фотографом. Которые в альбомах печатаются. И поехал в нашу столицу, Виндхук, в институт поступать.

— Поступил? — спросила Мартина.

— Да, — хмуро сказал Гифт. — И начал учиться. И у меня появилось много приятелей, с которыми я вел настоящую студенческую жизнь.

— И она привела тебя к беде?

— Именно так, — чересчур серьезно, даже с каким-то надрывом, как показалось Мартине, ответил он. — Потому что я стал по-другому относиться к семье, к прежним друзьям. Когда приезжал домой на каникулы, все там выглядело в моих глазах таким убогим, неказистым, жалким… И жилища наши, и люди… Неграмотные, невежественные, бедные… И мой отец тоже. Все живут как будто в далеком прошлом. Они не стали, да и не хотели стать, частью нового мира. И я начал порицать их за это… Понимаете?

Гифт с такой болью выкрикнул последние слова, что Мартина с испугом посмотрела на него: не бросит ли он руль от полноты переполнявших его чувств? Но руки его крепко сжимали баранку.

Глубоко вздохнув, он продолжал:

— Я осуждал их за старый образ жизни. Мы много спорили. И с моим отцом тоже. И однажды, во время очередного спора, он сказал мне, что огорчен моим поведением и тем, каким я стал, и решил забрать меня из института и не платить больше за мое обучение. Я очень обиделся тогда и разозлился на это, обвинил его, что он хочет испортить мне жизнь, убить мою главную мечту. И убежал из дома. В пустыню. А отец отправился искать меня…

В его голосе послышались слезы. Он замолчал, повернул голову к окну.

— Ладно, хватит, — сказал он потом. — Что толку говорить вам все это — мы же больше никогда не увидимся. Да у вас и своих проблем хватает… Может, вы банк ограбили и теперь в бегах. Кто вас знает? Так или нет? Признавайтесь!