Девочка-мебель - Евгений Енин Страница 2

Янка достала сыр.

– Ты что, не наелся?

– Ну, я так, за компанию. Как вообще дела? – Фёдор надкусил первый бутерброд. – Что было тут у тебя?

– Ну…

Янка задумалась, ковыряя пальцем масло.

– Даже не знаю. Была, конечно, парочка историй, с тех пор как мы не виделись.

– И?

Глаза у Фёдора заблестели, уши растопырились, челюсти задвигались быстрее.

– Ну, ладно, слушай. Я тут… В общем, вляпалась.

* * *

Как Янка превратилась в трюмо, она до сих пор не понимает.

Угораздило как-то.

Может, меньше волшебной палочкой махать надо. Вдруг это зараза какая-то волшебная, вроде простуды. Перегулял на улице – чихаешь. Перемахал палочкой – и ты трюмо.

Она даже не знала, как эта штука называется, потом только узнала. Дома у них трюмо не было. Только обычные зеркала. А трюмо – это зеркало и ещё два зеркала по бокам, и они поворачиваются на шарнирах. Внизу – вроде тумбочки с ящичками.

Вот такой ящичек она задумчиво открывала и закрывала. Открывала и закрывала. Пока не поняла, что она открывает и закрывает ящичек, будучи тумбочкой. И зеркалом. Вместе – трюмо. Ну, заорала, конечно, попробовала выскочить из этого… Из той штуки, в которой очудилась. Именно очудилась, а не очутилась.

Вроде только что сидела дома, думала о чём-то своём, о фейском. Например, о том, что жульничать с игровыми автоматами, заставляя их тошниться билетиками, нехорошо. Хлоп – и она уже внутри трюмо. Хотя, даже хлоп не было. Скорее – раз! – и ты внутри.

Янка поёрзала.

Ящики задвигались.

Да нет. Всё гораздо хуже. Она не внутри трюмо. Она сама – трюмо. Была обычной московской малолетней феей, стала предметом мебели. Не новым, кстати. Коричневый лак поцарапан, местами пузырится, амальгама зеркал пошла пятнами. Одно пятно такое большое, что ей приходилось пригибать голову, чтобы посмотреть – что вокруг.

А вокруг какая-то комната. Из своего зеркала она видела двуспальную кровать и шкаф. А створки-то боковые, створки поворачиваются! Янка заскрипела петлями, поворачивая зеркала. Вот окно, сервант, дверь.

Дверь начала открываться.

* * *

– А ну, спрячься немедленно! Ты что себе позволяешь!? Что ты там маячишь? Не видишь, хозяйка заходит!

Вот уж чего-чего, а спряталась бы Янка с превеликой радостью, да так, чтобы её никто никогда не нашёл, и без всяких криков. Тем более кричал шкаф. Когда на вас кричит шкаф, хочется спрятаться, даже шкаф кричит: прекратите прятаться немедленно. Янка заметалась по зеркалу. Так по стене мечется солнечный зайчик. Отражаясь от зеркальца, которое держит трясущийся от страха человек.

– Прекрати сейчас же виднеться! – кричал шкаф.

– Чего? – пискнула Янка.

– Стань прозрачной!

Как-то ей это удалось. Не спрашивайте, как. Станете зеркалом – научитесь.

И вовремя.

Только она распрозрачнилась, как в неё заглянула женщина лет пятидесяти. Женщина поправляла причёску, близоруко щурясь, почти касаясь зеркала носом. А с той стороны на неё, выпучив глаза и зажав рот руками, смотрела Янка. Женщина смотрела Янке в глаза и брызгала на себя лаком. Янка пучилась. Невидимой быть она привыкла, фея всё-таки. Но в неё ещё ни разу не причёсывались.

– Фух! – скрипнул дверцей шкаф, когда хозяйка вышла. – С ума сошла, да? А если бы она тебя заметила? Вот, помню, был случай. Так же одно зеркало зазевалось. Хозяйка – бух! – шкаф бухнул чем-то внутри себя. – И в больницу. Так перепугалась. А вернулась, давай мебель менять. И всё, брата моего двоюродного, трёхстворчатого с антресолью, на дрова отправили. Он сам мне и рассказал напоследок.

– Здравствуйте, – запоздало решила поздороваться Янка, не зная, как ещё отреагировать на трагическую историю из жизни шкафов.

– Да здравствуй, здравствуй уже. Новенькая, что ли? Раньше-то кем была? Тумбочкой, небось, судя по глупости. И кто только таких в зеркала пускает?

– Я раньше девочкой была.

– Чего?

– Девочкой.

По зеркалу побежало отражение слезинки. Янка хотела вытереть щеку, но только двинула левой своркой трюмо. От чего разревелась в полный скрип. Трюмо зашаталось и захлопало створками.

– Тихо ты! Ещё сломаешься! – прикрикнул на неё шкаф. – Девочкой так девочкой. Эка невидаль. Кого тут только нет. Хватит реветь.

Янка закрыла створки трюмо, как закрывают лицо руками, чтобы успокоиться.

– А вы кто? – спросила она минут через пять.

– Как это кто? Не видишь, что ли? Шкаф. Из гарнитура. Только из всего гарнитура только я один и остался.

Шкаф вздохнул, стукнув полками.

– Остальные уже кто где. Но, опасаюсь я, большей частью на свалке. Разве что книжная полка жива ещё. Она такая, знаешь, крепкая очень была, устойчивая.

– А я? – спросила Янка.

– Что я?

– Я так и буду мебелью?

– А чем тебе не нравится? Хочешь, лампой становись. В квартире двумя этажами выше лампа не занята, тоже в спальне. Только скучно это, с потолка свисать.

– Эй! На себя посмотри! Сарай деревянный! – заругался кто-то дребезжащим голосом.

«Это же лампа говорит», – поняла Янка. Лампа даже раскачивалась от возмущения.

– Вот выключу вам свет, будете знать! – брюзжала лампа. – Что вы понимаете, мебель!

Это слово лампа сказала, как мы говорим… В общем, тоже говорим «мебель», о каком-то человеке.

– Да выключай! – засмеялся шкаф, отчего его стенки несколько раз выгнулись и вогнулись. – Нам-то что? Мы тут что, иголки с пола собираем?

– Ах, так! – искрилась лампа. – Выключусь – хозяева в темноте ничего в вас не найдут, выкинут вас на помойку.

– Зачем же нас выкидывать? Они фонариком посветят. А выкинут потом тебя, тёмная ты наша.

– А я вам, а я вам!..

Янка подумала, что лампа сейчас перегорит от негодования.

– Тихо, тихо, – вступила она. – Расскажите лучше, а хозяева ваши про вас знают?

– Точно тумбочкой ты была, а не девочкой! – шкаф сразу же забыл про скандальную лампу. – Как можно не знать, что у тебя в квартире шкаф стоит?

– Нет, я не про это. Они знают, что вы… вы…

Янка замялась. Она хотела сказать «живые», но подумала, что говорить про шкаф «живой», это как-то слишком.

– Они знают, что вы говорящие?

– Что ты, что ты! – хором закричали шкаф и лампа. – Как же можно! Это секрет! Тайна!

– Кто же захочет жить с говорящей мебелью? – хмыкнул до сих пор молчавший сервант. – Ты бы захотела, новенькая?