Артур и запретный город - Люк Бессон Страница 19

Тем временем в большом мире мать Артура сидит на кухне. Настоле лежат десять маленьких именинных свечек, но так как ни пирога, ни Артурабольше нет, значит, и зажигать их нечего.

Десять маленьких свечек, по одной на каждый год, прожитыймаленьким человеком. С каждым годом человек подрастал, словно крошечноедеревце, становился милым и шаловливым. Бедная мама прекрасно помнит каждый годжизни сына. Ни один год не похож на другой.

В первый год крошка Артур заворожено смотрел на пляшущееперед его глазами пламя свечи.

На второй год он слабыми ручонками попытался пойматькрохотные огоньки, которые проскальзывали у него между пальцами.

На третий год он попытался сам задуть свечи, однако дыханиеего было слишком легким, и ему пришлось дуть трижды.

На четвертом именинном пироге он задул свечи с первого раза.

Когда ему исполнилось пять лет, он сам, под руководствомотца, разрезал именинный пирог. Нож был большой, и отец волновался, сумеет лималыш с ним справиться.

Главным событием шестого дня рождения стал дедушкин подарок:дед вручил ему свой походный нож, и этим ножом Артур разрезал именинный пирог.Это был последний день рождения, который мальчик отмечал вместе с дедом.

Бедная женщина не может сдержать слез: огромная соленаякапля скатывается по ее щеке.

Столько счастья и столько горя — всего за десять лет! Десятьлет, промелькнувшие, как падающая звезда. И долгие часы, прошедшие со времениисчезновения Артура. Часы, кажущиеся вечностью.

Блуждающий взор матери ищет что-нибудь, что могло быподарить ей хоть каплю надежды. Но вокруг сплошная пустота. Точнее, массабесполезных предметов. И похрапывающий на диване муж. Усталость сразила его наполуслове, и он заснул, не успев закрыть рта.

При других обстоятельствах его поза могла бы вызвать у нееулыбку. Но сейчас при виде спящего супруга ей еще больше хочется плакать.

В кухню входит бабушка и садится рядом, в руках у нее пачкабумажных носовых платков.

— Вот, последние, — смеется она, желая разрядить обстановку.

Дочь смотрит на мать, и на лице ее появляется слабое подобиеулыбки.

В тяжелых обстоятельствах почтенная дама всегда сохраняетчувство юмора. Этому она научилась у своего обожаемого Арчибальда. Чувствоюмора и поэтический дар он считал основными человеческими добродетелями.

— Юмор для жизни — то же самое, что храм для верующего…ничего лучше человек просто не придумал! — шутливым тоном заявлял Арчибальд.

Если бы только Арчибальд был здесь! Он бы непременно рассеялсгустившийся над головами женщин мрак. Вселил бы в них оптимизм, не покидавшийего ни при каких обстоятельствах.

Старушка ласково касается руки дочери.

— Знаешь, доченька… возможно, то, что я сейчас тебе скажу,не имеет никакого смысла, но все же… твой сын — необыкновенный мальчик. И яуверена, сама не знаю почему… что где бы он ни находился… даже если он угодил впереплет… я верю: он выкрутится!

Слова бабушки приободрили мать Артура. Она знает, что неодна она молит небо о возвращении сына.

* * *

Сейчас им действительно надо молиться вместе, так как именнов эту минуту Артур сидит в темнице. Он грустно смотрит в маленькое окошечко,выходящее на забитую народом биржевую площадь, и понимает, что в этой толпе нетникого, кто рискнул бы прийти к нему на помощь.

— Да не переживай ты! Ты же не дурак, и вряд ли надеялся,что минипуты кинутся спасать пришельца из большого мира, пусть даже иявившегося к ним с благими намерениями! — по-своему утешает приятеля Барахлюш,скрючившийся в другом углу темницы.

— Попридержи язык, Бюш! Помнишь, что говорила Селения: надовести себя тихо и скромно, — напоминает Артур.

— Тихо? Да все уже знают, что мы в тюрьме! — вздыхаетмаленький принц. — И не просто в тюрьме, а в застенках самого Ужасного У! Ох,ну и влипли мы! А главное, никакого выхода! Только Селения может спасти нас…если, конечно, ей удастся выбраться из дворца!

Артур окидывает Барахлюша оценивающим взглядом: он вынужденпризнать, что мальчик прав. Селения — их единственная надежда.