Город Собак - Анна Никольская-Эксели Страница 16

Вдруг раздался негромкий смех — смех девочки с золотыми волосами. Личико её дёргалось в непривычной мимике — то была вырвавшаяся наружу радость, плотно закупоренная в душе ребёнка. За девочкой засмеялся мальчик с голубыми глазами, а вскоре заливисто хохотали все дети. Кто-то из взрослых попытался остановить их, призывая к здравомыслию, ведь смеяться в городе Без Названия было категорически запрещено. Но дети не могли сдержаться. Подражая четвероногому зверю, они неумело закружились в танце и нестройно подхватили незнакомую мелодию. Оставив инструмент, ручка которого таинственным образом продолжала крутиться, незнакомец тоже пустился в пляс. Руки в боки, выпятив кругленький живот, с жеманной комичностью расхаживал он по кругу. Его преувеличенные ужимки и коленца были до того нелепы, что вскоре к смеющимся детям присоединились и дамы, а за ними вовсю захохотали мужчины. Всегда степенные и серьёзные, кружились они в танце, смеясь весело и беззаботно. На лицах безназванцев от былых сосредоточенности и деловитости, не покидавших их даже во сне, не осталось и следа.

Веселье продолжалось до самой ночи. Люди забыли об обязанностях, о том, что следует идти домой, чтобы читать «Вечерние вести» и готовить ужин, и целиком отдались безумной радости, которая впервые переполняла их окаменелые сердца.

— Что здесь происходит? — не замеченный веселящимся людом, быстрыми, упругими шагами на площадь вступил господин Олз. Он был в гневе, а гнев делал Олза отважным. Похожий на хищника, готового к прыжку, он схватил незнакомца за руку, и музыка тотчас смолкла. Оглядев его с головы до ног, чуть задержавшись на предосудительных ботинках и красноречивых панталонах, Олз повторил:

— Что происходит? И кто вы, собственно, такой?

— Меня зовут Хемс, — добродушно ответил незнакомец. — Я странствующий шарманщик. А это моя собака — Акбылу. Не бойтесь, она добрая, не тронет.

Лишь теперь Олз заметил собаку. Он сделал круглые глаза и совершенно глупый круглый рот, вся важность его, точно чешуя, слетела, и от удивления он смог произнести только «О!».

Да, то были странствующие артисты, которых судьба, а быть может, злой рок привели сюда, за тридевять земель, в город Без Названия.

Разумеется, господин Олз не понял шарманщика. Но мудрому доброму Хемсу это не стало помехой. В чёрное, полное сияющих звёзд небо взметнулись разноцветные огни. Люди ахнули! Огни, превращаясь в цветы, чудесным образом распускавшиеся на небосводе, замирали и таяли, но на смену им, угасшим, вверх взмывали новые, ещё более великолепные и причудливые. Вновь заиграла музыка, раздался звонкий смех — прерванное веселье продолжалось. Никто больше не обращал внимания на всем назло стоявшего столбом Олза. Вокруг него лишь белел и густился, густился и белел прохладный ночной воздух.

Следующим утром, лишь взошло солнце, и бодрым, как труба, криком прокричал петух, люди не пошли в банк и ратушу, не стали жарить яичницу из четырёх яиц и играть в солдатики. Они пришли на площадь, где их ждали Хемс и Акбылу.

Шарманщик достал из саквояжа волшебную палочку, полую, с небольшими отверстиями, поднёс к губам, и над городом понеслись дивные звуки, ничем не уступающие мелодиям шарманки. Заслышав их, Акбылу воздела нос к небу и звонко завыла, что привело детвору в восторг. А когда Хемс принялся фокусничать, ходить на руках, жонглировать и показывать пантомиму, люди громко захлопали в ладоши.

И на следующее утро пришли безназванцы на площадь, и через день, и через неделю. Лишь поздно ночью возвращались они домой, чтобы уснуть, а Хемс и Акбылу ночевали у подножия южного склона в старенькой дорожной палатке.

Со временем безназванцы и Хемс научились понимать друг друга. За те несколько недель, что шарманщик с собакой провели в городе, он успел выучить их нехитрый язык. Хемс рассказывал безназванцам о дальних странах, об обычаях и нравах, царящих в других землях. Словно свежий воздух, ворвавшийся в отпертый дом, появившись в городе, Хемс и Акбылу заполнили собой всё пространство. Для безназванцев, и не подозревавших о том, что они не одни в этом мире, речи шарманщика были откровением. Затаив дыхание, слушали люди рассказы Хемса и начинали понимать, как скучно и серо жили они.

— Жажда чуда проходит через всю нашу жизнь. Ожидание его у людей в крови, иначе жить невозможно, — говорил Хемс, и слова его были вдохновенны, туманны, чудесны.

А в это время господин Олз, один-одинёшенек, сидел в опустевшей ратуше и думал. Он был подавлен и не умыт, блеск сошел с давно не полированных ногтей. С мрачным гневом Олз рисовал себе неизбежный конец, слушая доносившийся с площади смех. Чужой смех был ему досаден, и Олз подозревал, что смеются над ним. Шарманщик Хемс, напичканный всякими предосудительными убеждениями и запретными суждениями, нарушил спокойное течение его жизни, весь городской уклад и, что самое ужасное, пошатнул его авторитет. Безназванцы, всегда кроткие и доверчивые, теперь не слушали Олза. Прожив всю жизнь без выходных и праздников, без веселья и радости, они поняли вдруг: на свете есть что-то лучше, добрее, светлее, чем их мир. Скоро, очень скоро осознают они, что жили не так, захотят изменить свою жизнь, и тогда Олзу придёт конец. Этого он допустить не мог.

Стояла прозрачная ночь с её нежными красками, с перламутровой водой в тихой речке, чётко отражавшей неподвижную зелень кувшинок, с бледным, утомлённым бессонницей небом, со спящими облаками. Было тихо, слышалось лишь поскрипывание цикады, что притаилась во влажной траве. Олз решительно вступил на опустевшую площадь, внушительно постукивая калошами.

— Добрый вечер, господин Олз, — добродушно приветствовал его шарманщик, пакуя реквизит. — Отчего вы не приходите на представления? — с искренним сожалением спросил он, поднимая тяжёлый саквояж и собираясь идти на ночлег. Акбылу смотрела на Олза настороженно.

— Дела, понимаете ли, дела. Кто-то же должен работать в этом городе, — побаиваясь собаки, нервно пожал плечами Олз, но тут же мягко добавил: — Я, с позволения, хотел пригласить вас отужинать.

— О! С превеликим удовольствием! — обрадовался Хемс. — Мы с Акбылу ужасно проголодались — собака облизнулась.

— Тогда прошу за мной, это совсем недалеко, — Олз растянул рот в подобии улыбки, обрадовавшись тому, насколько легко угодил простодушный Хемс в ловушку.

«Его надобно убить за один лишь прямой и честный взгляд», — подумал Олз и направился к ратуше, ведь жил господин Олз именно там.

— Ах, почему этот воздух нельзя разливать по бутылкам?! — с блаженной улыбкой говорил Хемс, доверчиво следуя за Олзом и глядя в ночное небо, опрокинутое над землёй, словно перевёрнутая крышка маслёнки.

Олз не знал, что на это ответить. Со скучающим выражением опустил он и поднял белёсые ресницы:

— Вот мы и дома, — обычно пронзительный голос стал хрипловато-вкрадчивым. — Располагайтесь, я принесу ужин.

Шарманщик с любопытством разглядывал внутреннее убранство ратуши, которое, впрочем, не отличалось от того, что царило в остальных сорока четырёх постройках.

Стол был накрыт, и Хемс с аппетитом принялся за угощение, подкидывая лакомые кусочки Акбылу.